Дневник метаморфа
Шрифт:
Тенго поражённо молчала, глядя так, словно и не рада была проснуться.
Вместо её ответа, где-то глубоко внутри сознания и очень, очень тихо, обрывок ускользающего кувшиночного сна моей собственной инсценировки шепнул со смехом: «У-у-у, какой ты хитрый, Николай, у-у-у!!! Я, кстати, жду пломбир…»
Глава 32. Зверь
Боль всегда была с ним, вечная. Когда тупая, тяжкая, когда (сейчас) — остр-рая. Чуть отбегала иногда, как пугливая добыча, но неизменно возвращалась, как самый стр-рашный враг, которого не мог убить. На волне острой боли он снова вспомнил имя, пока лежал в яме, на кольях, с истекающей в песок
Колья держали кр-репко, словно зубы, не вырваться. Но сыворотка в кр-рови сделала его текучим. Макс стремился прочь — и тело откликнулось. Пр-рочь!
Тянутся мгновения в ловушке, тянется плоть. Там сверху пища — ходит, кричит, говорит, злится. Манит сладкая, свежая плоть с вожделенным дофамином, лекарством, с которым боль уходит. Пр-рочь из ямы! Он уцепился когтями и вырвался. Не весь — кусок, башка, плечо, кусок груди и лапа. Разор-рвался пополам, но не сдох, цеплялся и полз… Еда-лекарство поняло его, убежало, но другой человек остался. Больной и слабый, он страдал от боли как сам Макс, жалко было его, отпустил бы, но тело тр-ребовало пищи, чтобы заново себя растить, и он ел. Не помногу за р-раз, с жалостью ел, что кончится. Сперва еда выпадала, потом отрос желудок и кишки, быстрее пошло. Человек долго был живой и говорил, кр-ричал — не так одиноко, можно было смотреть, как дышит или гадит, говорить с ним — так легче. Сыворотка работала, обр-рывок Макса чесался, болел, рос сам из себя, опять проклюнулись лапы, как раньше, но маленькие. Регенер-рировал!
Но потом из ямы выползло голодное брюхо с задними лапами, стёкшее с кольев, в нём тоже бур-рлила сыворотка и не давала сдохнуть без башки, без Макса.
Старые кишки покрылись шерстяными космами — зажило. Сыворотка вырастила брюху короткие передние лапы, пасть и зубы, и нюхалку там, где был пупок. Глаза проклюнулись, сперва слепые, с бельмами, потом прозрели, ими цепко пялилось на него, на друга.
Вдруг тупое мерзкое брюхо напр-рыгнуло и одним ударом убило его пищу, его друга! Макс укусил брюхо, то в ответ впилось в старую переднюю лапу, сплелись с р-рыком, с воем.
— Бр-р-рось!!!
Без ушей, глухое, Макс кричал — не слышало. Они катались и ревели, грызя друг друга. Бил брюхо новыми лапами, то рвало его свежую мягкую шкуру, но унюхало собственный запах и сдалось, тупое. Вдвоём дожр-рали пищу. Жаль, как жаль! Не с кем говорить, не с ним же? Макс главный, ему — голову, брюхо кости разгрызло, подчистую дожр-рало плоть и тр-ребуху, тогда затихло, сытое, как детёныш. Спали в куче, друг на друге. Проснулись от голода, вечного голода, но теперь вдвоём добычу гнали, нашли звер-рей, убили, ели, пусть не то пальто. Однако быстрое, нюхало, смотрело, загоняло, хватало, р-рвало, вдвоём добыли-съели больше. Или он один в двух телах? Макс запутался.
— За мной, — сказал брюху.
Не слышало, смотрело глазками, тупое.
— По следу. Пойдём! Нюхай.
Брюхо не понимало, но Макс обнюхал стоянку, ловушку, ор-ружие, брошенные вещи, запомнил запах того, который поймал, и брюхо тоже побежало раскорячено, нюхало пупком, подр-ражало? Бил, гнал, стало в меру бояться. Чуяло, глупый кусок! Как так-то? Макс — вот, брюхо — вот. Два рта, два носа, четыре глаза, восемь лап, считал было зубья — сбился, бросил, много, дрянь. Ели. Голод двоих теперь терзал. А боль?
Но. Взяли след, пошли за человеком, полным дофамина. Тот прятался, петлял, шёл по воде, вот хитр-рый! По воде! Там не унюхать. Но трогал лапами хоть где-то изредка, так не теряли след надолго. Нашли в воде злых и жадных зверей, те не разбегались, как все, начинали др-раться. Их били и ели, пока не стали сильными оба, а всякой ночью спали в куче. Пузо лизалось, тупое, но плоть от плоти — поделился. За что? Хотел пожаловаться, а некому, оно глухое. Выл. И снова по следу: где ветку обломал, где испражнялся, видели, чуяли. Шли.
Догнали лекарство далеко, человек успел уйти и спр-рятаться. Бежал, петлял, чтоб сбить их чуткие носы. Когда постиг, что догоняют, увидел их — залез на столб. Едва нашли! О, вожделенный дофамин, пр-ривет, мой сладкий…
Ходили снизу, он и брюхо, пытались лезть во след, чтоб снять, но гладкий столб, не зацепиться. Как залез? И как достать? Ходили кр-ругом, трясли и били, решили грызть, чтоб вниз упал. Вдвоём трясли столб лапами, он и брюхо, тот ходуном ходил, но держался. Проклятые людишки кр-репко закрепили! Как яма с кольями, только столб.
Вдруг грянуло, как гр-ром — сердце замерло, и снова запустилось. Зов, гр-ромче гр-рома, и выстрела, и взрыва, от которых глох, когда его били люди! Сперва не понял, просто всё внутри замерло, будто от могучего рёва самого сильного зверя. Такой оглушительный, словно рядом, как тогда, когда поЗвала самка, но куда сильнее, крепче! И каждая клетка его больного тела откликнулась и сказала — Макс, тебе туда. Там — р-разум, а значит — лекарство. Там дофамин! Здесь тоже была еда-лекарство, на столбе, но мало, опять искать. Опять страдать? Где Звали, Макс чувствовал и знал, — было много еды и лекарства в ней! Он вдруг увидел так чётко, будто кто-то показал: ликуют разумные звери, самцы, самки и детёныши, подобные тем, что бросили его, но другие, не родня, а значит можно есть. И они были согласны облегчить его боль, сами Звали!
— Идём! — прорычал брюху. — Быстр-рее! Далеко бежать.
Не слышит, глухое как камень, оно и Зова не услышало, гр-рызёт себе столб, почти прогрызло…
Макс сердито укусил брюхо — то огрызнулось, отскочило с жадным рыком. Видело добычу да Макса, что мешает, ничего больше.
— Пошли!!! — он отбежал, оглянулся — брюхо снова грызло столб.
Макса охватила слепая и беспомощная яр-рость. Мерзкая плоть не слушалось, его плоть!!! Захотелось вцепиться и р-разорвать брюхо на клочки, выжрать мозг, только знал, что мозга нет, и что ничего не выйдет — в нём плескалась та же сыворотка! Но всё равно вцепился, и снова покатились. Теперь, вблизи живой добычи, брюхо дралось безжалостно, кусалось яр-ростно, зубатое, р-рвало когтями, вцепилось как во врага, Макс тоже, полетели клочья шерсти и плоти, вскоре оба выдохлись и бросили, р-распались. Так странно было — пахло-то собой, ты — бьёшь себя. Эх, только время терять.
— По! — крикнул Макс, слова давались ему с трудом. — Побежали!
Но брюхо облизнуло пасть от их собственной общей крови, бочком, бочком, как кенгуру опир-раясь на короткие верхние лапы, вернулось к столбу, обхватило его и принялось гр-рызть. У Макса всё упало внутри, даже злость утихла, остались только р-разочарование, голод и боль от свежих ран.
— Ну и хуй! — выдавил он. — С тобой! Мр-разь.
Зов давно утих, но всё ещё звучал в его голове, показывая место — огромное озеро, полное вкусной и целебной жизни. Зов призвал готовиться, он обещал сытость, р-радость, УСПОКОЕНИЕ. И Макс со всех ног и со всей скоростью, на которую был способен, ринулся на этот Зов.