Дневник метаморфа
Шрифт:
Дорогой дневник, сколько видел глаз, дно озера покрывали купола цефалотов, образовывающие, если сверху смотреть, витки, подобные спиральным. Прозрачные лепестки светились от внутренней флуоресценции, между ними колыхались нити водорослей и плавали стайки разноцветных рыбок. И в каждом жили дакнусы, высыпавшие нам навстречу! Мы словно в косяк селёдки попали. Я то и дело чувствовал, как моего сознания недоверчиво касается чужая волна, и сам их трогал своею, но тут же робко прекращал, словно лапу отдёргивал.
Было удивительно видеть вокруг себя сплошные копии супружницы и совестно, что поначалу только самца от самки отличить и мог — у самцов
Подивившись на безобразный и корявый наш дом, дакнусы стали толкать нас носами и лапами, пока не затащили в большой цефалот старейшин. Лепестки раздвинулись, пропуская всех желающих, которых было совсем немало. Вместе с нами вплеснулась вода, которую цефалот тут же втянул сосалом и выбросил прочь.
Если бы я не видел Первоприют, то поразился бы размерам этого моллюскообразного растения со светящимися створками, со множеством губок, чистящих стены, но теперь удивить меня было сложно, словно столичного жителя, который вдруг оказался в клубе провинциального райцентра.
Вокруг огромного, цивилизованно сморщенного «по-домашнему» сосала, сидело на шишках трое старых, седых дакнусов: один самец и две самки. Я уже достаточно знал из жизни моего-чужого народца для того, чтобы определить: это были почётный яйценосец, выносивший наибольшее количество детей, самая голосистая самка и шаманка, у которой не было ни бубна, ни перьев, ни детской милашечности моего супернаглого знакомца. У стен кучно толпились остальные сородичи, и только мы с супружницей стояли в отдалении и держали возбуждённых, перепуганных детей. Обниматься никто не лез — толпа сдержанно шумела. Наконец кто-то не выдержал и закричал громким тонким голосом:
— Ты где была? Ты кого привела?! Это не дакнус!!!
— Кого надо — того и привела! — бойко закричала в ответ Тенго, делая шаг вперёд и сжимая кулачки. — Я замуж вышла, как ты и хотела!
— Это моя сестрица, — виновато пояснила шёпотом.
— Я вас с ним домой не пущу!!!
— Больно надо, у нас свой дом!!!
Поднялся гвалт, в котором преобладало гудение. Усатые пушистые звери со всех сторон кричали и жмурились, Карл и Клара громко пищали, мы их крепко прижимали к своим животам. Меня со всех сторон щупали ультразвуковыми волнами и тут же отдёргивали невидимые щупальца. Но вот почётный яйценосец обернулся к собранию, звонко захлопал перепончатыми лапами, и шум постепенно стих. Тогда со своей шишки поднялась сухая старая тётка и заголосила:
— Не-ет такого закона, чтобы брать в мужья инородцев! Я против! У-убирайтесь к его родне-е!
Мне казалось, что я сейчас оглохну от поднявшегося гама, если бы можно было отключать слух — я бы отключил.
— Его знают Хранители! — закричала старейшине супружница так громко, как я ещё не слышал. — Он выносил два яйца и родил детей в Первоприюте! Сам вечный их вытащил песней и велел нам плыть к своим!
Все крики сразу стихли и, наконец-то, поднялась шаманка. Чуть прихрамывая, она подошла прямиком ко мне и уставилась снизу вверх.
— Нагнись-ка, — хрипло сказала она.
— Делай, что велит, — кивнула Тенго, и я нагнулся носом к носу, морщась от боли в ушибленной заднице — кажется, сместился диск.
Шаманка ткнулась усами мне в усы и отпрянула, как ошпаренная. Чуть подумала, и ткнулась
— Он из кожаных, — вынесла затем вердикт негромким скрипучим голосом, совсем не похожим на нежный голосок первошамана. — И Хранителей Крови получил по ошибке. Откройте рты, — велела она.
Мы с Тенго оскалились, показывая зубы. Шаманка прищурилась на них, пальцем раздвинула грызла детей и заглянула туда, — Тенго говорила, что наши особо зубатые, — затем кивнула и обернулась к публике.
— Есть легенда, — проскрипела она, — что перед вылуплением мирового яйца опять появятся дакнусы с зубами, и будет это началом конца времён. Постепенно такими станут все, как было в древности, чтобы пережить с Хранителями грядущие тяжёлые годы.
Дакнусы опять возбуждённо зашумели.
— Трудности приходили и раньше в Мировое яйцо, — продолжила шаманка, — они придут снова по воле Первосупругов, а наш народ всегда приспосабливался и выживал. Но. Есть одно но.
— Какое? — вопросил почётный яйценосец, поудобнее усаживая в шишку свой широкий старый зад.
— Да, какое? — наперебой закричали из толпы.
— Сперва вернутся искрители.
Шаманка значительно подняла нос, всем своим видом показывая, что до конца времён далеко, ведь мы не те, кто надо.
Трысь! Тенго лишь моргнула и эффектно щёлкнула перепончатыми пальцами. Маленькая белая молния врезалась в живую, мягкую стену. Обугленная губка камнем шлёпнулась на пол и больше не шевелилась. Все потрясённо уставились на милую, открыв беззубые рты, и только огромный цефалот совета, кажется, не растерялся — в центре, где вокруг сосала сидели старейшины, прямо на глазах вспучилась и вылезла ещё одна шишка, словно прыщ созрел, и была она вся пупырчатая, как наш собственный дом. Старый цефалот, обладающий собственной родовой памятью и памятью многих почивших старейшин, узнал электрический разряд и принял его. А раз теперь есть искритель — должно быть и его место в совете, как было в Первоприюте, откуда его унесли, наверное, деткой…
— Мы два в одном, как шампунь с кондиционером, — пошутил я, чтобы разрядить обстановку. — Принесли и зубы, и искру.
Но никто не рассмеялся — просто не могли пока переварить.
— И не только! — вставила Тенго. — Мы привезли из Первоприюта редких рыб и моллюсков. МУ ЗЕЙ НЫХ! Наша община их снова разведёт! Я тако-го расскажу!!!
— Это что же получается, — сказали из толпы, — эта сестрица — искритель, а мы — на пороге тяжёлых времён?
— Выходит, что так! — веско бросила голосистая тётка.
Снова поднялся шум и крик, и я отнюдь не сразу понял, что община ликует, сперва испугался, думал, что случился массовый плач и вой. Только когда все обступили нас, стали трогать лапами и нюхать носами, стараясь ткнуться усами в усы, понял, что нас приняли, нам рады.
Они гладили наших детей, а те визжали от ужаса, но кто-то притащил рыбий жир, сунул им в грызла по куску, и дети умолкли. Они называли свои имена, которые я тут же забывал, и спрашивали моё имя. Один самец спросил, чем я займусь: буду обрыблять или пойду на водоросль? На водоросли дакнусов не хватает, сообщил он, торопясь, а компания — ух какая весёлая, одни самцы, почти все холостёжь! Они тайком понемногу ставят стебли бродить в увечной кувшинке и всегда навеселе, но порою кто-то выпадает с яйцами, потому и не хватает лап и носов. Другой, немолодой, походу местный сумасшедший, прижался к моему уху ртом и тихо прогудел: