Дневник москвича (1920–1924). Том 2
Шрифт:
Во второй половине апреля состоялся 12-й съезд российской коммунистической партии. Каждый из ораторов оговаривался, что он думает, говорит и делает по заповедям великого Ильича. Таким образом, нового никто ничего не сказал, а сам Ленин, видимо, свою политическую и государственную карьеру покончил и готовится перейти в историю. Время от времени появляются осторожные бюллетени, намекающие на медленное и неуклонное приближение конца: то катар легких, то катар мочевого пузыря. Его сподвижники утешают товарищей, что Ильичу «лучше», — но вот сколько месяцев не слышно от болящего ни одного словечка, ни в письменной, ни в какой другой форме.
Бывший Синодский обер-прокурор В. Н. Львов (а теперь сподвижник Антонина и К°) довел до сведения Стеклова и его читателей, что «с осуждением Тихона кончается всякая возможность идейного воссоздания реакции даже в эмиграции». Значит — распни его!
Демьян Бедный за свою поэзию награжден орденом
Много шуму, статей, расходов, наград и самохвальства по поводу «Разгадки курской магнитной аномалии». Установлено, что в Щиграх, Курской губ., добыты первые образцы магнитного железняка с содержанием до 70 % химически чистого железа. Никакой и загадки-то не было; давно всем известны причины таких «аномалий», но вот попробуй достань это железо своими, русскими руками. Пожалуй, теперь достанут, но чего это будет стоить?!
С 30-го апреля по новому ст. начался тираж золотого выигрышного займа. Как известно, главный выигрыш 100.000 золотом. У меня тоже были «шансы» в виде двух купюр облигаций по 5 р., т. е. на 10 р. (вся облигация 25 р. золотом). Получил их на службе. И большинство этих бумаг роздано россиянам таким же путем. На этот раз ни я, никто из знакомых — ни 20 р. золотом (самый меньший выигрыш), ни больше не выиграли. Будем ждать сентября, тогда второй тираж.
16/29 апр. в храме Христа Спасителя открылся «Второй (якобы) поместный собор русской Православной Церкви». От имени ВЦУ Антонин приветствовал правительство и провозгласил ему «многая лета».
Первое мая отпраздновано уличными действиями, сопровождавшимися карнавальными затеями в виде поношения культа и его служителей. По подсчету газет, в манифестациях участвовал миллион народа. После этого празднества рылся в газетах, а как, мол, этот день прошел заграницей? И почти ничего не нашел, видно, там работали и в праздник труда. Впрочем, предполагают, что в Берлине демонстрировало 500.000 человек (из 4-миллионного населения), и сообщают, что в Париже работа была приостановлена на 10 минут.
На «соборе» председателем был какой-то «митрополит всея Сибири Петр Блинов», а почетным «митрополит Московский Антонин».
Собор послал приветствие ВЦИКу, с пожеланием скорейшего выздоровления В. И. Ленину, «чтобы он снова встал впереди борцов за великую социальную правду».
Небольшое отступление в сторону обывательской жизни: к зубному врачу Лившицу явился неизвестный и попросил спешно оказать ему помощь. Врач все, что нужно, сделал, и после этого пациент навел на него револьвер и сказал: «Ну, а теперь давайте мне за визит 2 млрд.» За неимением такой суммы сошлись на 200 млн. Забрав деньги, пациент благополучно скрылся.
Собор разжаловал Патриарха в мирянина Василия Белавина, считая его «отступником от подлинных заветов Христа и предателем Церкви», и на основании церковных законов объявляют его лишенным сана, монашества, и возвращают его в первобытное положение мирянина.
Вообще, этот собор вынес такие решения и резолюции, что лучше о нем и не говорить больше. Как название пьесы «Женщина, о которой не стоит говорить», можно записать в историю русской церкви, что «в 1923 г. был в Москве собор, о котором не стоит говорить».
Впрочем, еще несколько слов по поводу его «деяний». Главные деятели церковного раскола (и посрамления русской Церкви) протоиереи Введенский и Красницкий «взысканы» милостию собора: первый (женатый) возведен в архиепископы Крутицкие, а второй — «в протопресвитеры всея Руси». (Чуть не большевики, а как им нравится такое архимонархическое выражение «всея Руси»!)
«Находятся смельчаки, которые у издыхающего льва вырывают волосы из гривы», — говорит турецкая пословица. Вот эти вышесказанные новые «князья церкви», да Петр Блинов (тоже властитель «всея Сибири»), да дьякон от Трех Святителей Добров, да какой-то один «мирянин» — отправились к Патриарху в его заточение и, обратившись к нему, «называя его Василием Ивановичем», указали на состоявшееся постановление собора о лишении его сана. «Гр. Белавин подписал текст сообщения собора» (так заканчивает это происшествие корреспондент «Известий»). Собор закончился многолетием Антонину в таких формах: «Стране Российской и правительству ее, устрояющему судьбы народа по правилам труда и общего благополучия, — многая лета.»
И еще «номер». Обратились с нотой к архиепископу Кентерберийскому, примасу Англии. Ты, мол, не замай наше благочестивейшее правительство, у нас, дескать, «религиозная жизнь в настоящее время пользуется такой свободой, которой она никогда не имела ни при одном из прежних правительств отечества нашего…» Нет, дальше не могу. Бог с ними! Не мне судить таких величайших жрецов. (Бывало, попов почему-то звали «жеребцами», но я не люблю «неделикатных» выражений.)
Керзон прислал советскому правительству ультиматум, что
† Вслед за этим получено сногсшибательное известие, что прибывший в Лозанну и не принятый к участию в тамошней конференции наш представитель тов. В. В. Воровский убит там из револьвера русским эмигрантом Конради. Промелькнуло сообщение, что это была личная месть за расстрел родственников Конради в России, но оно утонуло в громовых и гневных статьях, речах и резолюциях, что тут виноваты империалисты, Антанта, Лозанна, буржуазия и т. д. И зашагали по Москве и другим городам советской России с флагами, знаменами, музыкой, интернационалом. На знаменах всевозможные обещания мести и гибели капиталистам, Керзону, угнетателям трудящихся, и т. д., и т. д. Московская демонстрация состоялась в одну из суббот, т. е. дала возможность многим погулять в день не праздничный. Что говорить! Внешне не менее 600.000 человек. В этот день полетел на аэроплане Наркомвнешторг Л. Б. Красин, вместе с директором Северолеса Либерманом. Конечно, торговаться насчет керзоновских требований. На демонстрации по поводу убийства Воровского было много плакатных предписаний не уступать англичанам, показать им кукиш, крикнуть «Руки прочь!», и т. д. Но позднее мы читали, что по всем швам мы уступили, и дело, кажется, закончится не так, как манифестанты требовали, а как англичанам удобно. Тело Воровского привезли в Москву и похоронили на Красной площади. При церемонии перевоза его с Виндавского вокзала опять участвовали рабочие, красноармейцы и советские служащие. Опять грозные плакаты, пение революционных песен, сотни тысяч людей, присутствие которых признано своими комячейками «обязательным». Одним словом — «опять праздник».
Как вычиталось из газет, тов. Воровский был образованнейший человек и преданный коммунистическому делу. Гибели его, конечно же, никто не желал, даже из действительных контрреволюционеров.
В Польше перемена кабинета. Вместо Сикорского премьером Витое. Этот кабинет знаменует новое «поправение» в Польше.
† В последнее время я совсем ничего не слыхал о своем приятеле Константине Васильевиче Розове. После ареста Патриарха он не служил по московским церквям, и слышно было, что ездит по провинциям, и чуть ли не в качестве концертанта со светским репертуаром, и это можно было ожидать, зная его преданность старой церкви. Лучше, — говорил он еще в 1921 г., — уйти на подмостки, чем смотреть и участвовать в представлениях Антонина. Но вот на днях мне кто-то спокойно сообщил: «Розов умер.» Целый день я этому не верил, вспоминая, что его как-то уже хоронили, т. е. распространили «преждевременный слух о его кончине», но — увы! — наш великий архидьякон, несравненный певец и милый душа-человек Константин Васильевич Розов действительно в Бозе почил сего 17/30 мая. Как теперь мне рассказывали, он в этом году хворал воспалением легких, а потом — закупорка вен, болезнь сердца, и могучий богатырь, богатырь телом и духом, на 50-м году своей жизни, сегодня, в день своего Ангела, после отпевания в храме Вознесения («большого») на Никитской улице, привезен к месту вечного упокоения на Ваганьковское кладбище. За панихидами (в Крестовоздвиженской, а потом в Вознесенской церкви) перебывали десятки тысяч москвичей, за отпеванием же и в качестве провожателей до кладбища по моему счету было до 20.000 человек. И тут не было никакой политики: просто и неподневольно пришли поклониться в последний раз человеку, таланту, которого искренне любили или почитали. После его юбилея я послал ему приятельское поздравительное письмо, в котором уподобил его отроку «злочестиваго веления небрегшему, огненнаго крещения не убоявшемуся, но посреде пламене стоящему пояху». Он именно был такой. Один знакомый ученый монах дьякон сказал мне про него сегодня: «Это был адамант; надо было удивляться силе духа в этой, казалось бы, пивной бочке.» Да! И протопресвитер Н. А. Любимов в своей речи (он первенствовал на отпевании, и слава Богу, ни митрополитов, ни протопресвитеров всея Руси не было) отметил именно силу духа покойного. Я тонко знал покойного, и понимал его широкую русскую наивную душу, и видел в ней не «позор нации» или известного класса, а красоту создания Божия. Протопресвитер Любимов, коснувшись его служительства церкви и исключительных для этого дарований, сказал, что такого архидиакона никогда не было и не будет и что он действительно Великий Архидьякон, не по сану только, а и по таланту. Совершенно с ним согласен. И скорблю о его безвременной кончине вдвойне: с его уходом в вечность ушел и тип московского протодьякона, который с такой любовью описывали и рисовали Лесковы и репины. Последний из могикан!