Дневник мотылька
Шрифт:
После ужина
Не ожидала я такого от Люси. Ее совсем не интересовала история с Клэр. Мы были в общей комнате, и я отвела ее в сторонку, чтобы все рассказать. Должна признать, что она вежливо выслушала меня, но и только.
— Я могу понять отчаяние Клэр, — сказала Люси, когда я закончила.
— Но она не должна была обвинять в этом меня! Я тут совершенно ни при чем.
— Мистер Дэвис оскорбил ее чувства.
— Она сама на это напрашивалась. Вела себя как идиотка. Бедный мистер Дэвис!
Я так расстроилась, что просто решила уйти. Бесполезно продолжать этот разговор и тем более спорить с Люси. Она направилась к Эрнессе, которая сидела в отдалении, видимо поджидая
21 октября
Только крови из носу мне не хватало, это начало конца.
Сегодня перед тихим часом я ждала миссис Холтон в ее гостиной — мне нужно было разрешение отлучиться в выходные. Я пришла туда прямиком с хоккейного поля — в спортивной форме, с потными ногами. У меня и в мыслях не было усесться на новенький диван, обитый красным плюшем. Я боялась даже прикоснуться к нему. Бесцельно слоняясь по комнате, я разглядывала безделушки, расставленные на стеклянной поверхности круглого столика: фарфоровую пастушку, черную лакированную китайскую шкатулку, музыкальную табакерку, устланную красной парчой, фотографию покойного мужа миссис Холтон в серебряной рамке. Вся жизнь в нескольких вещицах и безжизненном фото. Жил этот человек на самом деле или так и был всегда листком глянцевой бумаги? Мне было невыносимо находиться рядом с этими печальными предметами, которыми так гордилась хозяйка этой печальной комнаты. Они напоминают о том, как недолговечна наша жизнь. Разве можно быть уверенными в том, что мы действительно живем, а не просто собираем мелкие детали, которые потом, после нашего ухода, составят одно целое?
Прежде чем я сообразила, что делаю, моя рука сама собой потянулась к фарфоровой пастушке. Мне захотелось прикоснуться к ней — такой гладкой и прохладной. Я взяла фигурку со стола и вдруг ощутила, как в носу что-то хлюпнуло. Багровая, почти черная капля крови шлепнулась на стеклянную поверхность, образовав идеальной формы кружок. Пытаясь остановить кровотечение, я прижала пальцем ноздрю и оглянулась в поисках салфетки, чтобы промокнуть кровь. Прямо у меня за спиной стояла Эрнесса, внимательно глядя на стол. Наверное, она проскользнула в комнату, пока я отвлеклась на свои дурацкие размышления. Я пробовала стереть кровь со стола, но пальцы оставляли на стекле липкие полосы — и только.
— В детстве я слышала от фермеров, что кровь из носа — признак везения, — сказала Эрнесса.
Я решила ее не замечать и уставилась на стеклянную поверхность стола, на кровавые разводы, на безделушки.
— Не бойся, я не скажу миссис Холтон, что ты играла с ее драгоценной пастушкой.
Я бережно поставила фигурку на стол.
— Эти сентиментальные дешевки не стоят твоей грусти. Так и смахнула бы их кучей на пол.
Не то чтобы я очень сочувствовала миссис Холтон. Но что плохого в ее причудах? Жестокие слова Эрнессы меня покоробили.
— Эти вещицы ей необходимы, чтобы продолжать жить, — возразила я.
Лицо Эрнессы было совсем близко.
— А мне не нужны никакие «вещицы», чтобы помнить о моем отце, — прошептала она мне на ухо, — не нужно то, что можно взять в руки. Клочки бумаги, остановившие далеко не самые прекрасные мгновения. Жизнь омывает их, к ним не прикасаясь.
Я повернулась к ней. Ее неистовые глаза поразили и напугали меня. Они не имели ничего общего со звучанием слов, которые то взлетали, то мягко опадали.
— И мне они не нужны, — выдохнула я и ринулась по коридору к своей комнате, зажимая нос пальцами.
Не знаю, оставляла ли я кровавый след по пути. Укрывшись в комнате, я захлопнула
После ужина
Мне надо учиться ладить с другими людьми, общаться и развлекаться. Эрнесса не чета всем остальным. Она никогда не будет такой, как мы.
В столовой я все время искала Эрнессу, не сводила с нее глаз, пока она не повернулась в мою сторону. Я хотела понять, помнит ли она нашу встречу. Она долго смотрела в мою сторону, но как будто сквозь меня. Я оглянулась и увидела Люси, которая отвечала Эрнессе таким же пристальным взглядом. Во взгляде Эрнессы не было и следа неистовства, скорее мечтательность. Большие ласковые глаза, полуоткрытые губы, матовая кожа. В этот миг я, кажется, поняла, почему она так нравится Люси.
Люси засмотрелась на Эрнессу и не замечала меня. Я никогда не думала, что ее голубые глаза могут так ярко сиять.
Возвратившись к себе сразу после ужина, я выгребла ворох фотографий из недр письменного стола. Я развернула ленту из нескольких моментальных снимков, где были я и Люси. Мы сделали их в будочке на центральном вокзале. Этим фоткам всего год, но они уже становятся коричневыми и нечеткими. Помню, как мы изо всех сил старались не хихикать, строили серьезные мины. Но на последнем кадре не выдержали и покатились со смеху. Я точно знаю, что была счастлива тогда — так счастлива, что даже не осознавала своего счастья. Со старой черно-белой фотографии на меня смотрел папа. Фото было мятое, с оборванным уголком. Может быть, кроме нас с мамой, он никому не казался красивым — с его круглым лицом, редеющей шевелюрой и глубоко посаженными карими глазами. Я думаю, что и он счастлив на этой фотографии. Он не улыбается, поэтому я не могу быть совершенно уверенной в этом, но вот он сидит за столом на кухне пляжного домика, а позади него — мама. Она стоит немного сбоку, у раковины, не в фокусе, и я не могу разобрать, какое у нее выражение лица. Ему всегда нужно было знать, что она рядом с ним, — он непроизвольно вытягивал руку в ее сторону. Это было похоже на нервный тик. И когда мамы вдруг не оказывалось, папа начинал недоуменно озираться. Но в тот вечер она была рядом. На столе бутылка вина и два наполовину полных бокала. Я не помню, когда это было, и не представляю, кто сделал этот снимок. А ведь кто-то еще должен там быть. Я, наверное, уже задремывала в своей кровати под приглушенный рокот голосов, долетавших из кухни. В сказках в это время каждый испытывает счастье, даже если это счастье будет навсегда потеряно в следующий миг. Нет, Эрнесса совершенно не права, эти остановившиеся мгновения прекрасны!
22 октября
— Кто-нибудь когда-нибудь видел Эрнессу за едой? — спросила я сегодня во время завтрака.
Мой вопрос привлек одну лишь Кики, может быть, потому, что она ест все, что хочет, оставаясь тонкой, как спица. Остальные полагали, что голодать — это круто. Они восторгались тем, что Эрнесса отказывается есть.
— А может, она из тех, кто объедается тайком, — предположила Кики. — Притворяется, что голодает, а сама потихоньку наминает под одеялом. У нее, наверное, тайник в шкафу — залежи всяких сластей. Давай спросим у Люси. Люси, ты у нее часто засиживаешься, вы что там, вместе трескаете?