Дневник мотылька
Шрифт:
31 октября
Все, чего я хотела, — это не выделяться: ни умом, ни чувствительностью, ни красотой — ничем. Быть обыкновенной. Но ни одна из нас, даже Люси, не может считаться обыкновенной. У каждой есть какая-то проблема, какой-то секрет, даже у тех, в чьем роду все девочки ходили в эту школу на протяжении последних пятидесяти лет. Иначе зачем бы тебя запирали здесь, в этом замке с его слуховыми окнами, островерхими крышами и красными трубами, украшенными медными навершиями? Все рано или поздно выходит наружу. У каждой есть что скрывать. Тайный любовный роман, бутылка спиртного в шкафу, жестокие приемные родители. Смерть. У Чарли мать — алкоголичка. Родители Софии развелись и ненавидят друг друга. Ее отец уехал жить в Италию.
9
И так далее (нем.).
Эрнесса бы меня высмеяла. Ординарность ей претит.
НОЯБРЬ
1 ноября
Ненавижу чужие сны. Терпеть не могу, когда кто-то в мельчайших подробностях начинает пересказывать свои унылые сновидения. Я хочу описать свой вчерашний сон, но только потому, что не совсем уверена, сон ли это был. Когда я проснулась, все выглядело как всегда. Обычно во сне я знаю, что вижу сон. Но этот был явственнее, чем сама жизнь. Я сплю и вдруг чувствую, что моя верхняя губа вздувается, а во рту становится сухо. Язык распухает. Он не помещается во рту. Я встаю, ноги мои словно одеревенели. Через несколько минут я уже не могу пошевелиться. Я в ужасе, потому что умираю. Я бреду в комнату Люси и прошу ее: «Помоги!» Она сидит в кресле, глядя в окно, и оборачивается на мой голос. Люси ласково улыбается мне, но не говорит ни слова. И застывшее выражение на ее лице обнаруживает доселе скрытую суровость. Она с безмятежной улыбкой готова наблюдать за тем, как я умираю. Я просыпаюсь одна в своей комнате, сидя на краешке кровати, и облегченно вздыхаю — это был лишь сон. Но вдруг ступни наливаются тяжестью, будто жар расползается по ногам. Я нагибаюсь, чтобы снять обувь. Внутри носки промокли от пота, приходится и их содрать. Ноги у меня толстые, непомерно распухшие и сплошь усеяны синими точками. Они похожи на черничные оладьи, в которых все ягодки полопались в кипящем масле и вылезли наружу.
Я изо всех сил стараюсь проснуться. Но сон не выпускает меня. Я пробуждаюсь снова и снова и раз за разом оказываюсь в новом сне. Я сползаю с кровати и, шатаясь, бреду в ванну. Рот мой опух, как во сне, и глотать не мшу — какой-то ком стоит в горле, не пропуская воду.
В ту ночь я побоялась снова заснуть. После этого кошмара я уже не могу по-прежнему относиться к Люси. Теперь я знаю, какой жестокой и бесчувственной она может быть, и никогда не забуду ту безжизненную улыбку. Люси всегда была такой.
После обеда
Уже поздно, завтра понедельник, а я еще не начистила туфли. Вечно спохватываюсь в последнюю минуту. У Люси есть крем для обуви. Но я старалась не встречаться с ней.
У меня неделями туфли не чистятся. Потому-то мы с Люси и решили в этом году купить коричневые оксфорды — их не надо полировать каждую неделю. Они хоть и смахивают на ортопедические ботинки, но зато в них не чувствуешь себя медсестрой, как в черно-белых (на баночке с кремом для них как раз медсестра и нарисована). Уж лучше быть похожим на калеку, чем на медсестру. К тому же белые носы тут же становились грязными.
Не было почти ни одной пятницы, чтобы меня не оставили после уроков в комнате для занятий. Мисс Бобби каждый понедельник занимает позицию возле входа в актовый зал и, уперев руки в боки, смотрит вниз, пока мы заходим: ни одна пара обуви не ускользнет от ее цепкого глаза.
Наш план сработал. В этом году я не получила ни одного замечания. Наши оксфорды похожи на классические башмаки с липучками поверх шнурков. Вроде туфель для гольфа. Они такие неуклюжие, что я почти люблю их. Тяжеловаты, правда, и туго разнашиваются.
Этого не может быть. Я зашла к Люси, только чтобы взять у нее обувной крем. Сидя на столе, Люси намазывала кремом черно-белые туфли!
— Что это ты делаешь? — спросила я.
Она смешалась, но деваться было некуда — пара черно-белых туфель блестела свежим кремом. Спрятать их было невозможно.
— Туфли начищаю, — пробормотала она.
— И чьи же это?
— Эрнессы. Она не умеет чистить обувь. Я предложила ей помочь. У нее уже столько замечаний.
— Чистка обуви не такое уж мудреное дело. Я уверена, она бы его быстро освоила.
— Она никогда раньше сама этого не делала.
Мне хотелось наорать на Люси. Но я только развернулась и ушла в свою комнату, хорошенько закрыв дверь за собой. И не подумаю просить у нее крем. Пускай мисс Бобби завтра запишет мне замечание.
Отныне двери будут закрыты. Люси вечно крутит своего Кэта Стивенса по сто раз подряд. А я все слушаю и слушаю слова дурацкой песни про то, как кого-то преследует тень луны [10] . Меня преследует эта песня. Иголка стала застревать на этих словах, и теперь эти слова застряли у меня в голове. Под эту музычку я не могу делать уроки.
10
Имеется в виду песня «Moon Shadow» с альбома Кэта Стивенса «Teaser and the Firecat» (1971).
Люси сама на себя не похожа.
2 ноября
Время занятий
Я лежала в кровати, и глаза у меня слипались. Еще мгновение — и я не смогу удержать их открытыми. Вдруг из коридора послышался пронзительный визг. Я вскочила с кровати и метнулась к двери. Все девчонки тоже стояли у распахнутых дверей своих комнат. Дверь Эрнессы была по-прежнему закрыта. А посреди коридора стояла Бет и визжала, сжимая свое запястье. Поначалу никто и не понял, что произошло. Бет на наши вопросы не отвечала. Наконец она подняла руку, и мы увидели, как с локтя потекли блеклые капельки крови.
— Я сейчас умру! — верещала она. — Я умираю!
Мы застыли в дверях своих комнат и пялились на нее. Ни одна не двинулась, чтобы ей помочь. Миссис Холтон вылетела из своей комнаты, схватила Бет за руку и потащила в лазарет. Ну и злющая же она была. Наверное, Бет оторвала ее от любимого сериала.
— И зачем так орать? — раздался скрипучий голос Кики. — Можно было догадаться, что если полоснуть себя бритвой по руке, то, скорей всего, пойдет кровь.
Бет — серенькая мышка. Обычно ее не видно и не слышно. И как она очутилась в нашем крыле? Ни с кем из нас она не дружит. Но она вытянула хороший номер и выбрала отдельную комнату рядом с Чарли. София хотела поменяться с Бет комнатами, но та ни в какую не согласилась.
Неужели нет менее болезненных способов привлечь к себе внимание окружающих? Никто из нас не ощутил сострадания к ней, никто не кинулся водить с ней дружбу.
Девчонки вечно любят сболтнуть что-то вроде: «Я так несчастна, пойду отравлюсь аспирином». Но их крайне удивляет, если попытка удается. Они вовсе не собираются умирать. Стоит им увидеть кровь, как они паникуют.
Ну вот, она без причины разволновала меня. А я так люблю эти минуты, когда перестаешь бороться со сном, веки тяжелеют и опускаются и ты безвольно погружаешься в иные манящие сферы. А теперь сна как не бывало.