Дневник Натальи
Шрифт:
Странно путаются мысли… От голода, что ли? Я боюсь — из-за Тролля, конечно, — проесть последние деньги и поэтому экономлю: ем по чуть-чуть. Да и не хочется уже, отвыкла.
Феликс открыл мне дверь. В прихожей темно, как всегда. Лампочка, как всегда, перегорела. Мне показалось, что он похудел.
— Проходи, Наташа, — сказал он. (Ну точно как соседке по этажу!)
Я вошла в комнату, где раньше было много моих изображений: фотографии c Нюрой и без, мой портрет, написанный одним из его приятелей в качестве дипломной работы, другой мой портрет карандашом, выполненный самим Феликсом,
Ничего не осталось. Он все убрал. Кроме детской фотографии Нюры, ничто не напоминает о том, что мы прожили вместе двадцать шесть лет.
— Наташа, — сказал он, пока я озиралась, — что у тебя с деньгами?
Ну, это по-королевски! Ни слова об уходе, зато подчеркнул, что он не подонок: бросить — бросил, но не на голодную смерть, что вы…
Я кивнула на Тролля:
— Раз он сыт, значит, в порядке.
— Нет, — сказал он, — я понимаю, что оставил тебе ерунду. В конце месяца получу некую сумму и тогда дам, сколько смогу. А пока вот…
И он вытащил из кармана конверт. Опять конверт! Как на почте!
Мне показалось, что внутри у меня, там, где сердце, налился огромный волдырь.
Феликс протянул мне деньги. Я хотела сказать ему что-то откровенно нелепое, вроде «благодарствуйте» или «как это мило с вашей стороны», но у меня задрожал подбородок, и я ничего не сказала.
Он откашлялся, избегая моего взгляда.
— Так что с Нюрой? — сказал он.
— Она попала в ужасную компанию, — ответила я. — С тех пор, как ты ушел, у нас в доме поселился мафиозник.
— Ян? Ну, это мне известно, — сказал Феликс.
Я ждала чего угодно, только не этого! Ему известно! Они все заодно! Значит, я не ошиблась: это заговор против меня.
Может быть, Феликс даже специально ушел из дому, чтобы не присутствовать при том, как этот козел в черной майке начнет сживать меня со свету?
— Так что с Нюрой? — повторил он.
Меня тошнило от страха и больше всего хотелось убежать из этой комнаты, никогда не видеть его больше, спрятаться ото всех, спрятать от них свою собаку!
Но я сдержалась. Теперь надо было разыграть дурочку.
— Ты не хуже меня понимаешь, в каком мире мы живем, — холодно сказала я. — И в какое время.
— Знаю, — раздраженно ответил он. — Можешь конкретнее?
— Люди, которые приходят в гости к нашей дочери, — еще холоднее сказала я, — не соответствуют ее интеллектуальному и культурному уровню.
Он дико посмотрел на меня.
— Я бы хотела, чтобы она нашла себе других друзей и перестала бы валяться со всякой шпаной.
— Что значит «валяться»? — пробормотал он. — Они жениться собираются.
— Неужели? — захохотала я. — Это кто тебе сообщил? Ян?
— Наташа! — перебил меня Феликс. — Ты сгущаешь краски. Никакой катастрофы пока — я подчеркиваю: пока! — не происходит. Тебе надо присмотреться к этому парню. Привыкнуть. Может быть, он и не так плох…
— Ну, знаешь! — Я продолжала хохотать. — Ну, знаешь! Ты, значит, дожив до благородных седин, сам начал валяться (что это слово прицепилось ко мне, не понимаю, само выскакивает!), ты, значит, начал валяться с какой-то… — Я остановилась, подыскивая эпитет…
— Хватит, —
— А ты выгони меня! — прошептала я и близко подошла к нему (о Господи! Двадцать шесть лет!). — А ты спусти меня с лестницы! Зачем со мной церемониться!
Он схватился за остатки своих седых волос, и я вдруг увидела, как он постарел, какая у него морщинистая шея и старые уши!
— Наташа, — сказал он громко, как глухой. — Я не знаю, чего ты требуешь от меня. Вернуться я не могу. Постарайся справиться со своей жизнью сама. Я много лет брал на себя все, что мог. Это время кончилось, ты не девочка.
Домой я возвращалась по Никитскому. Мне казалось, что даже земля пахнет сиренью, даже скамейки!
Когда моя Нюра была маленькой, мы гуляли с ней на этом бульваре. Вон там, на детской площадке…
Кто такой сиамец?
6 июня . Ночью я ворочалась без сна, все прикидывала: что же делать? Поняла, что делать нечего. Мир распадается. Вот я смотрю на людей: разве они нормальные? Да нисколько! Помню, несколько дней назад мы с Троллем вышли на Тверскую. И тут же все загрохотало, почернело, засверкало. Ливень обрушился, как стена. Мы спрятались под козырек дома, а мимо по улице бежали люди, перепрыгивая через потоки. Мне показалось, что, прежде чем Тверская опустела и целиком перешла во власть урагана, по ней — с визгами, криками — пронеслось несколько тысяч человек.
Больше всего оказалось проституток. Они высыпали, как горошины, и покатились, сверкая ногами. Голые женщины, ярко накрашенные, с облепившими их длинными волосами, бегущие по воде в поисках пристанища! Библейская картина. Грешницы, спасающиеся от гнева Господня. А потом я увидела, как в двух шагах от нас, из двери ресторана, куда официанты торопливо затаскивали столики с улицы, появился Молох — огромный, заросший густой черной шерстью. Рубашка его была расстегнута, и через всю грудь сверкала тяжелая золотая цепь с массивным кулоном. Молох подставил под грозу жирное тело, раскинул руки, закинул голову и захохотал, зарычал!
О, он не был человеком, не был, мы с Троллем это сразу учуяли, нас не обманешь!
8 июня. Нюра поругалась с Яном, и он ушел.
Я проснулась в гробовой тишине — удивительной, потому что вчера наша квартира буквально сотрясалась — так они оба кричали!
— Ты, ты, ты — сволочь, бездарность, ты предал меня, предал! — надрывалась моя дочь.
— Блядь! — орал он. — Да скажи спасибо за все, что я сделал! Ты бы сейчас знаешь где была? Сука вонючая!
«Концерт» продолжался до глубокой ночи, потом они оба затихли, и я заснула. Проснулась поздно. Такое впечатление, что дома никого. Вышла с собакой во двор, вернулась. Открываю дверь — Нюра стоит в дверях. Глаза — широко открыты, но меня не видят, тушь размазана по всему лицу. Cначала мне показалось, что она пьяна, но я ошиблась. Она была какая-то мутная, невменяемая, но не пьяная, потому что я подошла близко и принюхалась: спиртным не пахло.