Дневник Натальи
Шрифт:
Меня поразило то, что Платонова в гробу не было. Лежащий там покойник не имел с ним ровно ничего общего. Это был просто какой-то умерший, я бы сказала, условный умерший, с восковым, как у всех умерших, лицом, с восковыми руками. Ни одной платоновской черты! Ничего, что напоминало бы полного, кудрявого Колю!
Прощаясь, я наклонилась, поцеловала ледяной лоб, перекрестила его.
Ко мне подошла двоюродная со своей дочкой, и я сказала:
— Все, кого мне доводилось провожать, были похожи
— Да, — быстро ответила она. — Так бывает. Душа покидает тело по-разному. Одна быстрее, другая медленнее. Чем она, знаете, меньше привязана к земному ко всему, к плотскому, тем ей легче. Некоторые — ох, как мучаются, пока оторвутся! А наш — сразу ушел.
Ну вот. Платонов ушел, а я с ним ни о чем не успела поговорить. А он совсем ушел. Сразу. Ах, какая пустота, Господи!
20 июня (6 часов вечера). Этого не было, это неправда.
По порядку. Тихо, по порядку! Я должна записать.
Сегодня опять поехала на кладбище. Думала, к Коле зайду, цветы на родителях полью. Поехала. На докторской могиле сидит та же самая женщина в кольцах.
Приветливая, спокойная. Все как тогда. Выщипанные брови.
— Вот хорошо, — говорит, — что вы пришли. Мне вам нужно кое-что рассказать.
Меня как ударило: про Нюру!
— Нет, — говорит. — Не про Нюру, про вашего сына.
— У меня нет сына, — говорю я.
— Разве? — спрашивает она. — Нет, он у вас есть.
Я подскочила.
— Слушайте, — кричу, — бросьте мне голову морочить! Нет у меня никакого сына!
— Ну, тогда давайте вспоминать вместе, — говорит она. — Май 1974 года помните? Роддом на Первомайской? Вас привезла «Скорая», так? Рано утром, в четыре? Вспомнили?
У меня опять в голове зазвенело. Прошу ее:
— Молчите, не надо…
Она отмахнулась:
— Слушай меня. Муж тебя вынес на руках, помнишь? Потому что тебе нельзя было двигаться, а ни носилок, ни санитаров не было. Из тебя хлестала кровь. И тут ты взяла да пошутила от страха, помнишь? Что ты сказала?
— Не помню, — бормочу я, а в голове — звон, звон, сейчас разорвется!
— Ты сказала: «Несешь меня, как Пушкина после дуэли».
Кажется, да. Пошутила…
— Тебя осмотрели и велели мужу ехать домой. А тебя — на стол. Помнишь?
…Господи!
— Повезли в операционную. Ты спросила: «Что будет с ребенком?» Помнишь, что тебе ответили?
…да, я помню!
— Тебе ответили: «О ребенке забудь». Ввели наркоз. И ты провалилась!
…помню, помню… Я провалилась в голубую воду и поплыла в ней…
— А когда ты очнулась, все уже было позади, ты лежала в палате и была не одна…
…я была не одна. Рядом с кроватью стоял хирург, который делал мне кесарево…
— И что он сказал тебе? Ну, вспоминай!
…помню…
— Он сказал: «Молодец, поздравляю, мальчик у тебя!» И ты заплакала.
…отпусти меня, хватит!
Она сделала паузу, словно что-то мешало ей…
— Вечером, — тихо заговорила она опять, — в твою палату вошла врач-педиатр. Она была высокая красивая блондинка. Назвала тебя «мамочкой». Помнишь, что она сказала?
…посмотрим, мамочка, куда ваш ребенок повернет… Очень слаб, весь в отеках. C большими проблемами. И мозг, и легкие. Так что, мамочка, особенно не надейтесь…
— Ты не спала всю ночь. Просила дежурную няньку принести ребенка…
…не надо!
— Утром опять пришла блондинка и сказала: «Возьмите себя в руки, не отчаивайтесь, вы — молодая, здоровая… У вас еще будут дети». Помнишь, что ты сделала?
…я вскочила с кровати, чтобы побежать туда, к нему. Я кричала: «Неправда! Покажите мне его!» Да, я кричала…
— Блондинка не смогла с тобой справиться, ты вырвалась. Она испугалась, что ты сорвешь повязку, и позвала няньку — огромную мускулистую бабу… Нянька схватила тебя за руки, а врачиха за ноги. Ты рыдала на всю больницу!
…пожалуйста, пожалуйста, покажите мне его! Пожалуйста! Ну что вам стоит! Я же только посмотрю!
— В палату начали заглядывать другие больные, и тогда нянька гаркнула, обрызгав слюною твое лицо. Помнишь?
…помню, помню… Она обрызгала меня слюной и проорала: «Свяжем тебя сейчас, хулиганка! Доиграешься!»
— Потом пришел еще один врач, пожилой, седой. Приказал сделать укол. Тебе сделали укол, ты затихла. И он сказал: «Я с ней посижу…»
…он пододвинул стул и сел рядом с кроватью. Он почти ничего не сказал мне, так, общие слова, но я его не забуду…
— Тебя выписали на восьмой день, помнишь? Феликс встретил тебя с цветами.
…ужасно! Он стоял в раздевалке — подтянутый, красивый, с большим букетом сирени. Вот почему меня преследует этот запах! Нянька — не та, страшная, а другая, молоденькая, поддерживала меня под руку. Я увидела его с этим букетом, и что-то оторвалось у меня внутри.
— Ты подошла к нему. И он — помнишь? — обнял тебя и сказал: «Ну, ладно. Все будет хорошо. Первый блин…»
…я чуть не ударила его, но сдержалась. В конце концов, кроме него, у меня не было ни одного родного человека…
На Ваганьковском кладбище, кроме нас двоих, тоже никого не было. Я сказала себе: нет, это не так. Рядом лежат мои родители, в двух шагах — Платонов. У меня есть близкие люди, я не одна. Эта мысль принесла неожиданное облегчение.
— Вот, — продолжала она, и я увидела себя, отраженную в ее зрачке. — Все, что могла, ты вспомнила. Остального ты просто не знаешь.