Дневник научного работника

Буньков Владимир Георгиевич

Готовилось и ещё одно нововведение: 4-дневная рабочая неделя. И даже было принято решение об этом 4 января (начальство работало без каникул), но вскоре правительство отменило это решение, ссылаясь на то, что вся отрасль работает 5 дней, - значит, и головной институт должен работать так же.

Некоторые друзья оказались едва упомянуты, - так редко мы встречаемся. Один из таких друзей: Олег Горбачевский. В юности я помогал ему поступать в МФТИ. На Физтехе он не доучился, перейдя в экономический институт. После окончания института он работал в Магаданской области шофёром, а потом золотоискателем. Вернувшись с золотых приисков, он работал то преподавателем в музыкальной школе, то зам директора какой-то кинокартины при Мосфильме.

Но основную часть жизни он провёл в Узбекистане, как художник и фотограф. Теперь он навсегда вернулся в Жуковский, и стал часто бывать у меня.

Я не стану описывать обычные встречи друзей: джазовая музыка, просмотр видеофильмов, беседы о политике. Но не могу опомниться от его рассказа о покойном отце. Он и вернулся в Жуковский из-за отцовского наследства: однокомнатная квартира и всякий хлам. Вот об этом хламе и пойдёт речь.

Отец Олега работал начальником конструкторского отдела в ЭМЗ им. Мясищева. Владимир Андреевич Горбачевский в возрасте 80 лет проявлял юношеский талант и активность. Но старость, в конце концов, берёт своё, да к тому же он прозевал какую-то болезнь…

Накопленный за всю жизнь хлам потряс наследника. С его слов он потряс и меня. Потряс и напугал, потому что в его хламе я как в зеркале увидел свой хлам. Прежде всего, это мемуары. Олег показал руками: полметра, - вот такую стопу составляют мемуары. По тому, с каким пренебрежением говорил Олег об этих мемуарах, я понял, что мемуары рискуют уйти в мусоропровод, как ушли туда сотни пустых консервных банок, коллекция старинных утюгов и многое другое.

У меня тоже накоплено с сотню консервных банок, но прежде чем их выбрасывать, я надеюсь, хватит ума разрезать их на жесть: будет пакет прекрасной лужёной жести (это последняя такая жесть, будет пластик).

Вдова Глотова пригласила меня помочь пристроить куда-нибудь оставшийся ей в наследство радио-хлам. До меня там уже был Гринберг, он у неё купил прекрасный звуковой генератор «TESLA» за 1500 руб. Побывал у неё и Приходько, но ничего не взял. Люся при всяком упоминании о муже начинает плакать. Я её успокоил, обратив внимание, как в Грузии в мирное время гибнут совсем молодые мужчины. Каково тем вдовам? Люся очень надеялась, что я заберу хлам к себе. Там было кое-что интересного, например, много динамиков (он собирался сделать колонки), ламповый вольтметр. Я на своих грузовых санках в два приёма перевёз всё к себе, и предложил ей 4000 руб. Она согласилась и тут же вернула 1000 руб за содействие. Я просил также продать мне профессиональный микрофон «Beyer», - я этот микрофон часто брал у Володи для записи джазовых концертов. Этот микрофон – цаговского происхождения (ещё один такой я брал в НИО-7).

Я предложил ей за этот микрофон 2000 руб, но она надеется продать его дороже. Конечно, он стоит дороже, но если бы пара, а то один!

Постепенно в ЦАГИ отмирают и забываются многие атрибуты большевистского режима. Ушли в прошлое соцобязательства, полит-информации, партсобрания, стенгазеты и прочая шелуха тоталитарного лагерного быта. А с Нового года прекратила своё существование и физзарядка. Она и раньше проявляла себя только в виде двух музыкальных радиопередач в 11 час и в 15³⁰. Два раз в день по 10 мин, - это создавало какое-то настроение. В такие минуты по длинному коридору начинали ходить женщины с электрочайниками. На некоторых этажах возникали редкие физкультурники, например, в нашем здании зарядку делали только я и Набиуллин (да ещё Перетягин до 1990г, пока не ушёл на пенсию).

С Нового года зарядку отменили. В привычное время: в 10³⁰ и 15⁰⁰, - передают только рекламные объявления о продаже колбасы, сапог и т.п. Эдуард тут же сник, а я делаю зарядку под рекламу.

В коридоре установилась непривычная тишина. Только иногда напротив нашей комнаты в тёмном коридоре

вдруг слышен стук моей кинограммы, - это кто-то от скуки раскручивает метровый круг с живыми картинками.

Прочитав дневник за предыдущие пять лет, можно легко догадаться, что могло ожидать читателя дальше. Поэтому я и не стал продолжать дневник. Но я имел в виду, что, возможно, понадобится написать что-то вроде эпилога или как принято в цаговских техотчётах, выводы и заключение. И в самом деле, там описаны многие такие дела, которые тянутся однообразно годами. Но должны же наступить какие-то крупные перемены! Не может быть, чтобы мы так и сидели вечно на одном месте и без конца считали флаттер!

Да, перемены такие произошли! Прошло 9 месяцев, как я не брался за дневник, и сегодня уже 13 октября 1993г. И пора уже сообщить об этих переменах. Но это будет уже не дневник, а послесловие к тем пяти годам. Это будут рассказы, чем кончились истории, начавшиеся там.

Я до сих пор не уволился из ЦАГИ, и, похоже, что ещё просижу всю зиму и до лета. Однако всю деятельность я постепенно сворачиваю, несмотря на то, что по-прежнему считаюсь начальником сектора по развитию методов расчёта на флаттер. В нашем секторе уже около 20 лет не меняется состав. Так мы и сидим впятером: я, Набиуллин, Мосунов, Рыбаков и Кузьмина.

Научная деятельность последние десятилетия протекала по такой схеме. Я сочинял математическую модель расчёта летательного аппарата на флаттер, Набиуллин – нестационарную аэродинамику, Кузьмина – трансзвук, Мосунов и Рыбаков - всё понемногу. До 1990г в наших расчётах господствовала БЭСМ-6, а система программ для БЭСМ-6 была в основном сделана моими руками.

С 1990г, когда мы перешли на импортную ЭВМ Labtam, инициатива перешла к Мосунову и Набиуллину. Автором новой системы, написанной на Фортране, стал Мосунов. Он же разработал новую математическую модель ЛА, более удачную, чем была у меня. Что касается меня, то я поменялся с ними ролями. Теперь я делаю расчёты по готовым программам, но программы больше не пишу.

Весной в нашем секторе произошло событие века: мы заимели собственную ЭВМ. Хоть небольшую, но свою! Эта ЭВМ – персональный компьютер «486». Цена около $1800. Дело было так.

Я часто писал о флаттерных расчётах для конструкторского бюро МАИ и акционерного общества Авиатика. Расчётами руководила Тамара Юрченко. Основную часть расчётов на Лабтаме она и делала.

Поскольку Авиатика имела значительный коммерческий успех, продавая за валюту свои лёгкие самолёты за границу, то их руководитель Игорь Пьянков решил наладить расчётные исследования на флаттер у себя на фирме, а не платить ЦАГИ за каждый новый расчёт. Тамара внушила своему шефу, что необходимо купить у ЦАГИ систему программ для расчёта на флаттер. Но наша система приспособлена на Лабтам и VAX, а они не могли позволить себе такие дорогие ЭВМ. И они решили сделать систему для персоналки. «Сколько это будет стоить?» – спрашивают они нас.

Вообще такие системы стоят от 2 до 20 млн руб. Например, Евсеев и компания продали систему АРГОН в Китай за 20000 долларов, что тогда составляло 20 млн руб. Я помню, они тогда мне выдали 20 тыс руб за использование в Аргоне моего метода полиномов (важна модель). Примерно $2000 должна стоить и наша система, учитывая, что для персональных компьютеров всё в 10 раз дешевле.

Итак, нам (в лице Мосунова и Набиуллина) предстояло перевести систему КС2 с Labtam на РС486. Но, чтобы что-то сделать для персоналки, надо иметь такую персоналку. Мы пошли советоваться к Соболеву и Орлову, и они предложили вместо денег просить за систему персональный компьютер. Мы так и сказали Тамаре: «Мы вам систему, Вы нам – компьютер». Быстро пришли к согласию, и все были довольны. Только Рыбаков то и дело ворчал: «Лучше бы взять деньгами». А я ему отвечал: «Ну, зачем нам столько денег зараз? Да и налог с такой огромной суммы возьмут очень большой»