Дневник научного работника
Шрифт:
Их осталось двое энтузиастов: Людмила Викторовна и Виктор Михайлович. Проектор у них новый – явно лучше моего. Экран хоть и не сферический, а цилиндрический, но яркость вполне хорошая. Они, как и мы, с этого года на хозрасчёте. У нас цены работ равны 8-кратной зарплате, а у них – 4-кратной, скромнее. На их НИИ не висит такая колоссальная социальная нагрузка, как на ЦАГИ. Стереопроектор хорош и он нужен для нашего НИО-15, но для этого с ними нужно заключить договор на 10 тыс руб, и через год будет проектор.
Уезжал я от них со смешанным чувством: радостный, что увидел у них несколько интересных новинок, которые могут пригодиться мне. Но грустный оттого, что окончательно понял, что в любительских
Зураев написал трактат о научном социализме. Мне его дали почитать Зубаковы, которые с ним дружат. Первый его вывод: трудящиеся в 1930-х годах получили только политическое право построить фундамент социалистического общества, партия же объявила о том, что социализм уже построен.
27 января 1989 года, пятница.
Хозрасчёт в ЦАГИ налаживается с трудом. Фомин с Чижовым ездили в Киев заключать договор, но вернулись назад с фигой.
Утренние дискуссии в коридоре на 4-м этаже стали более острыми. Я уже сообщал, что с 745 до 815 (до начала смены) идёт шахматный блиц и при этом собирается около шести человек. Но в 815 прекращается блиц и наступает законный перекур (я ещё не слышал, чтобы где-либо запрещали курение в рабочее время). Тогда собирается 10–20 человек. Вот этот перекур и превращается в жаркую политическую дискуссию. И так полчаса. Причём, если до Нового года шумели спокойно, беззлобно, то теперь страсти накалились.
Я принёс на работу «Аргументы и факты» №3 от 24 янв и подкинул тему «Могут ли быть деньги лишними?» Но никого не удивило, что в стране имеется 360 млрд руб лишних денег. Тогда я сказал, что надо всю государственную жилплощадь продать в частные руки. И тут все взорвались, особенно, как всегда, Поповский. Оказалось, что большинство еле сводит концы с концами. По-видимому, выкупать жилплощадь смогут совсем другие люди. А в ЦАГИ предвидится отмена премий у частотников и трубачей.
Мне бы молчать, но я вечно лезу со своими идеями. И опять я подкинул масла в огонь: «Таков хозрасчёт! Ведь все знают, что расходы на оборону снижаются на 20%. А это значит, что часть работников должна перейти в ширпотреб». «Но почему из ЦАГИ вынуждают уходить самых молодых и способных?» А я ему отвечаю, что сократить надо пенсионеров. «А почему пенсионеров? Ведь это специалисты с большим опытом!» «Что же получается? Перестройка без всяких жертв? Так не бывает!» «Бывает! Такие, как Михаил Сергеевич ни в чём не пострадают!»
28 января 1989 года, суббота.
В. А. Павлов из НИО15 – настоящий генератор идей! Только такие молодые люди и могут делать открытия в науке. В среду он сидел у нас в качестве гостя и генерировал идеи с 830 до1030. Собственно, он просил Набиуллина и Мосунова проконсультировать его, как пользоваться нашей программой СП-134 для расчёта аэродинамических сил с учётом чисел Струхаля.
Идеи Павлова настолько необычны, что кажутся сумасбродными. Достаточно вспомнить то крыло обратной стреловидности, которое я считал для него на флаттер в сентябре - октябре. Тогда он полагал, что должен быть пик в графике критической скорости дивергенции. И в самом деле, у меня получился такой пик, но я никак не пойму, почему. На графике - угол направления волокон композиционного материала (=00 означает, что волокна направлены вдоль оси крыла).
Он пришёл поделиться новой идеей, что начало срыва на больших углах
Беседа кончилась к общему удовольствию, и Павлов пошёл передавать привет своему начальнику Павлу Дмитриевичу Нуштаеву.
Возможно, он пустил пыль в глаза. Я ведь часто попадаюсь на это.
29 января 1989 года, воскресенье.
В четверг позвонила Лена Попова. И сразу всё пришло в движение. Предвидится 40 лет окончания школы. Я давно твержу: собраться всем в Новосибирске не удастся. Давайте проведём серию региональных встреч! В тот же день я связался с Хламидой и Генкой Войтоловским. Сначала позвонил Хламиде. С ним мы видимся часто (раз в пять лет) и я ему звоню запросто. Он как раз оказался дома. Он в отпуске, так как у его дочери зимние студенческие каникулы. А поскольку у него на первом месте дочь, то и он ради неё берёт отпуск. В данный момент жена и дочь отдыхают в деревне у Звенигорода. А его послали в Москву за продуктами с ночёвкой.
Хламида – это Анатолий Фёдорович Серкин. Он мне и выдал телефон Войтоловского, только предупредил, что его застать очень сложно, и он очень занят. Генрих Константинович Войтоловский – доктор технических наук, профессор, зам директора НИИ по зарубежным связям. Всё же я не оробел и в 2000 позвонил ему. «Гена, это ты?» Я бы не узнал его голос, если бы не знал, что другого трудно предположить. В голосе пропала звонкость и быстрота. Появилась бархатность и спокойствие. Теперь в моей памяти два его голоса: школьный и пожилой. Я отчётливо слышу тот голос 1940-х годов и начинаю привыкать к современному. Как он изменился внешне, я узнаю только через неделю. В ближайшие выходные он приехать не сможет из-за того, что у него гостит мать из Новосибирска. Он предложил позвонить ему на следующей неделе. Спросить мой телефон он не догадался. За короткий разговор мы успели сообщить о себе основные сведения. Из его двух сыновей одному 33 года, а другому 9 лет, на что я ему ответил, что у Курзи тоже такое соотношение. «А где Курзин?» «Курзин в академгородке СО АН». «А где Орлов?» «Одно время был там же, а сейчас в центре Новосибирска».
30 января 1989 года, понедельник.
На другое утро я обзвонил Лену и Хламиду и сообщил, что Войтоловский рад предстоящей встрече. При этом я очень точно угадал время: ни тот, ни другой ещё не успели уйти из дома, но уже встали. Толя спокойно отнёсся к предстоящей встрече. Однако он сомневается, что Генка поедет в Жуковский. Но поживём и увидим. Лена очень хочет взять с собой дочь Люсю с зятем. Я ей ответил, что ехать из Химок к нам очень далеко, а молодёжи вряд ли будет интересно наше сюсюканье. Но она настаивала взять с собой хотя бы дочь. Согласен.
Всё-таки, я бессердечный! Только после телефонного разговора я понял, что без помощи она рискует не добраться до Жуковского. Ведь я должен был помнить, что у неё нездоровая полнота, и я видел это ещё 14 лет назад, когда было 25-летие окончания школы.
Кстати, тогда в Новосибирске Лены не было, а для неё, когда я ехал назад в Москву, я должен был передать какую-то коробочку от Нади Беневоленской. Увидев её болезненную полноту, я со страхом вспомнил, что в 3-м классе был влюблён в неё.