Дневник незначительного лица (Самое смешное)
Шрифт:
— Ах, лучше ты их отставь, потому что я пригласил Дейзи и Фрэнка Матлара.
Я ответил, что и помыслить не могу о подобном.
Люпин сказал:
— Ну ладно, тогда пошлю депешу и отставлю Дейзи.
Я заметил, что открытка или письмо тоже поспеют вовремя, а обойдутся куда дешевле.
Кэрри, с заметным неудовольствием выслушав приведенный выше диалог, пустила в Люпина весьма меткую стрелу. Она сказала:
— Люпин, отчего ты не хочешь познакомить Дейзи с друзьями твоего отца? Оттого ли, что они ее недостойны, или (ведь все возможно) оттого, что она
Люпин был буквально ошарашен и ничего не мог ответить. Когда он вышел, я в знак одобрения расцеловал Кэрри.
28 ДЕКАБРЯ.
Люпин, спустившись к завтраку, сообщил матери:
— Я не стал отменять Дейзи с Фрэнком, пусть познакомятся сегодня с Туттерсом и Таммом.
Мой мальчик очень этим меня порадовал. Кэрри ему сказала:
— Как хорошо, что ты вовремя предупредил, я освежу холодную баранью ногу, приправлю сельдереем, никто и не догадается, что она уже разделанная.
Потом она сказала, что взобьет мусс и испечет яблочки, чтоб к вечеру остыли.
Видя, что Люпин в таком хорошем настроении, я спросил его спокойно, действительно ли он имеет что-то против Туттерса или Тамма. Он ответил:
— С чего ты взял? Туттерс, по-моему, выглядит совершеннейшим ослом, но отчасти это объясняется тем, что он столь щедро поощряет производство дешевых шляп и носит сюртуки чуть не до полу. Что же до вечной вельветиновой курточки Тамма, он в ней вылитый странствующий фотограф.
Я заметил, что не платье создает джентльмена; но Люпин, расхохотавшись, объявил:
— О да! И отнюдь не джентльмен, разумеется, создал это их платье.
Вечером все было хорошо, Дейзи вела себя очень мило, особенно в начале, когда пела. Но за ужином она вдруг спросила: «А кто умеет из хлеба делать юлу?» и давай лепить из хлеба шарики и пускать по столу. Мне это показалось невоспи-танностыо, но я, конечно, не сказал ни слова. Но потом Дейзи с Люпином принялись швырять друг в друга этими хлебными шариками, и уж это было просто ни на что не похоже. Фрэнк подхватил дурной пример и, к моему удивлению, Тамм с Туттерсом тоже. Дальше в ход пошли твердые корочки, и одна угодила мне в лоб, так что я был принужден долго моргать. Я попросил:
— Довольно, довольно, пожалуйста!
Тут Фрэнк вскочил и крикнул:
— Трам-там! А теперь музыка — туш!
Я не понял, что это означает, но все покатились со смеху и продолжали свое хлебное побоище. Ни с того ни с сего Тамм собрал весь сельдерей, какой был на бараньей ноге, и запустил мне в лицо. Я смерил Тамма испепеляющим взглядом, на что он ответил:
— Нечего изображать грозное негодование, когда у вас вся шевелюра в сельдерее.
Я встал из-за стола и потребовал, чтобы немедленно была прекращена вся эта чепуха. Фрэнк Матлар крикнул:
— Конец первого тайма, джентльмены! — и прикрутил газ, оставив нас всех в полной темноте.
Я ощупью выбирался из комнаты, как вдруг кто-то, явно намеренно, стукнул меня сзади кулаком по голове. Я спросил громко:
— Кто это сделал?
Никто не отвечал. Я повторил свой вопрос, с тем же эффектом. Я чиркнул спичкой и зажег газ. Все разговаривали и смеялись, так что я оставил свои выводы при себе; но
— Тот, кто прислал мне гнусную рождественскую открытку, был здесь сегодня с нами.
29 ДЕКАБРЯ.
Ночью мне приснился необыкновенно интересный сон, я проснулся, опять заснул, и он мне приснился снова без всяких изменений. Мне снилось, будто я слышу, как Фрэнк Матлар говорит сестре, что это он мне послал ту оскорбительную рождественскую открытку, и вдобавок он же вчера стукнул меня кулаком по голове, воспользовавшись темнотой. И вот судьбе было угодно, чтобы Люпин за завтраком стал нам читать выдержки из только что полученного письма от Фрэнка.
Я попросил у него конверт, дабы сличить почерки. Конверт он мне дал, и я произвел сопоставление его с конвертом той рождественской открытки. И почерк оказался похож, несмотря на все попытки изменить его. Я передал оба конверта Кэрри, но она вдруг расхохоталась, и когда я осведомился о причине такой веселости, объяснила, что это вовсе и не мне открытка. Она послана Л. Путеру, а не Ч. Путеру. Люпин глянул на адрес, на открытку, и вскричал, захлебываясь от смеха:
— Ох, папан, так это ж, правда, мне!
Я спросил:
— И часто тебе приходилось получать оскорбительные открытки па Рождество?
Он ответил:
— А как же. Частенько приходилось и посылашй
Вечером зашел Тамм и сказал, что вчера веселился от души. Я воспользовался случаем и, дове-рясь ему, как старому другу, рассказал о злокозненном тычке вчера во тьме. Но он в ответ расхохотался и сказал:
— Ах, так это были вы. Да, я случайно угодил кулаком во что-то твердое, но думал, это стенка.
Я ему сказал, что больно был задет, в обоих смыслах слова.
30 ДЕКАБРЯ.
Воскресенье. Люпин весь день провел у Мат-ларов. Вечером он был в прекрасном настроении, и я сказал:
— Я рад, что ты так доволен, Люпин.
Он ответил:
— Да, Дейзи шикозная девчонка. Но пришлось ущучить предка. Он так трясется над своими сигарами, так жмется с выпивкой, прикручивает газ, жадюга, стоит тебе на секунду отлучиться, пишет тебе на каких-то мизерных листочках, последний обмылок лепит к новому бруску, по два уголька выкладывает возле камина, ну я не стерпел и выложил ему все, что я про него думаю.
Я сказал:
— Люпин, ну какой же ты у меня еще ребенок; как бы тебе не пришлось раскаиваться.
31 ДЕКАБРЯ.
Последний день старого года. Получил удивительное письмо от мистера Матлара, отца. Он пишет: «Милостивый государь, все последнее время я бился над разрешением труднейшего вопроса — кто хозяин в моем собственном доме? Я — или ваш сын Люпин? Поверьте, я подходил к сему вопросу, отбросив все предубеждения; но, пусть и скрепя сердце, принужден был склониться к тому выводу, что хозяин все-таки — я. А уж в подобных обстоятельствах моим прямым долгом было отказать сыну вашему от дома. А жаль, ведь шаг этот меня лишает общества одного из самых скромных, непритязательных и благовоспитанных молодых людей, с какими имел я честь водить знакомство».