Дневникъ паломника

Клапка Джером Джером

Почти вся молодежь здсь хохочетъ — глядя въ лицо жизни. Старики же болтаютъ, вспоминая о ней.

Какую чудную картину можно бы было написать, срисовавъ эти старыя, заскорузлыя лица, воспроизведя все, что читаетъ въ нихъ внимательный наблюдатель, все трагическое и комическое, что написала жизнь — великій драматургъ — на этой загорлой кож! Радости и горести, низменныя надежды и опасенія, мелкое себялюбіе и великое самоотверженіе положили свою печать на эти старыя морщинистыя лица. Хитрость и добродушіе окружили лучистыми морщинками эти выцвтшіе глава. Жадность провела глубокія впадины у безкровныхъ губъ, которыя такъ часто стискивались въ молчаливомъ

героизм.

Воскресенье 25 (продолженіе)

Мы обдаемъ. — Странное блюдо. — «Хандра овладваетъ мною». — Нмецкая сигара. — Прекраснйшая спичка въ Европ. — Какъ легко потерять друга въ особенности на Мюнхенскомъ вокзал. — Жертва судьбы. — Роковой указатель. — Въ горахъ. — Принцъ и нищій. — Современный романъ. — Прибытіе въ Оберау. — Мудрые и неразумные пилигримы. — Занятная поздка. — Этталь и его монастырь. — Мы достигаемъ цли нашихъ странствій.

Къ часу дня мы вернулись въ ресторанъ обдать. Нмцы всегда обдаютъ около полудня — и плотно обдаютъ. Въ отеляхъ, посщаемыхъ туристами, table d'h^ote въ теченіе сезона назначается въ 6–7 часовъ, но это только уступка иностранцамъ.

Я упоминаю о нашемъ обд не потому, что считаю это событіе особенно интереснымъ для читателя, а въ видахъ предостереженія моихъ соотечественниковъ, которымъ случится путешествовать по Германіи, противъ излишняго доврія къ липтаускому сыру.

Я охотникъ до сыровъ и смерть люблю отыскивать новые сыры; поэтому, увидвъ на карточк «Liptauer garniert» — предметъ гастрономіи, о которомъ я до сихъ поръ не слыхивалъ, я ршилъ попробовать, что это за штука.

Не аппетитно глядлъ этотъ сыръ. У него былъ такой болзненный, плачевный видъ. Казалось, онъ претерплъ много невзгодъ. Цвтомъ онъ походилъ на замазку. Вкусомъ тоже, — по крайней мр я думаю, что замазка должна имть такой вкусъ. Я до сихъ поръ не увренъ, что это не была замазка. Гарниръ былъ еще замчательне сыра. вокругъ всей тарелки красовались различныя вещи, которыхъ я никогда не видалъ на обденномъ стол, и вовсе не желаю видть. Было тутъ нсколько стручковъ, три-четыре замчательно крошечныхъ картофелины, если только это были картофелины, а не разваренный горохъ, нсколько вточекъ укропа, какая-то рыбка, очень молоденькая, на видъ должно быть изъ породы колюшекъ, и немного красной краски. Словомъ, цлый обдецъ.

Съ какой стати сюда попала красная краска, не понимаю. По мннію Б., на случай самоубійства. Поститель, съвшій это блюдо, не захочетъ жить, — объяснялъ онъ; имя это въ виду, ресторанъ предупредительно снабжаетъ его ядомъ.

Попробовавъ сыръ, я думалъ было ограничиться первымъ глоткомъ. Но кром того, что жаль было бросать цлое блюдо, мн пришло въ голову, что я могу войти во вкусъ по мр того, какъ буду сть. Мало ли хорошихъ вещей, въ которымъ мы привыкаемъ помаленьку! Я самъ помню время, когда не любилъ пива.

Итакъ я смшалъ въ одну кучу все, что было на тарелк, и принялся уписывать этотъ винегретъ ложкой. Такого невкуснаго блюда мн не приходилось сть съ тхъ поръ, какъ меня заставляли глотать касторовое масло въ случа разстройства желудка, что было очень давно.

Жестокая хандра напала на меня посл обда. Мн вспомнились съ болзненною живостью вс мои поступки и дла, которыхъ длать не слдовало. (И много же ихъ набралось). Вспомнились разочарованія и неудачи, постигшія меня въ теченіе моей карьеры; несправедливости, которыя мн пришлось претерпть; обидныя слова и поступки, доставшіеся на мою долю. Вспомнились люди, которыхъ я зналъ

и которые теперь умерли; двушки, которыхъ я любилъ и которыя повыходили замужъ за другихъ, такъ, что я даже не знаю ихъ адреса. Я размышлялъ о сует и фальши нашего земного существованія, столь скоротечнаго, столь полнаго горечи! Я грустилъ объ испорченности этого міра, о несовершенств всего сущаго!

Я думалъ и о нашей нелпой зат. Ради чего мы таскаемся по Европ, изнывая въ душныхъ вагонахъ, терпя всяческія неудобства въ гостинницахъ? Сколько времени пропало даромъ, а какое удовольствіе? — одно огорченье!

Когда мы вышли изъ-за стола и направились по Максимиліановской улиц, Б. находился въ веселомъ и игривомъ расположеніи духа. Но я съ удовольствіемъ замтилъ, что по мр того, какъ я излагалъ свои мысли, онъ становился серьезне и пасмурне. Онъ не дурной человкъ, знаете, только немного легкомысленъ.

Онъ купилъ сигаръ и предложилъ мн. Но я не хотлъ курить. Именно въ эту минуту куренье казалось мн безумной тратой времени и денегъ.

— Черезъ нсколько лтъ, а можетъ быть еще до истеченія этого мсяца, — сказалъ я, — мы будемъ лежать въ холодной могил и черви станутъ пожирать наше тло. Будетъ ли намъ тогда польза оттого, что мы курили сигары?

— Для меня, — отвчалъ онъ, — польза будетъ теперь же и вотъ какая: если вы заткнете себ ротъ сигарой, то я не услышу вашихъ разглагольствованій. Сдлайте одолженіе, — возьмите.

Не желая огорчать его, я взялъ.

Мн не нравятся нмецкія сигары. Б. говорить, что если цнить ихъ въ копйку, то можно примириться съ ними. Но я утверждаю, что если цнить ихъ въ гривенникъ, то примириться съ ними нельзя. Если ихъ хорошенько сварить, то, я думаю, он годятся вмсто зелени; но какъ матеріалъ для куренья, он не стоятъ спички, которой вы ихъ зажигаете, въ особенности нмецкой спички. Нмецкая спичка изящное произведеніе искусства. У ней желтая головка на красной или зеленой палочк; это безспорно прекраснйшая спичка въ Европ.

Мы выкурили не мало копечныхъ сигаръ, пока оставались въ Германіи, и все же не заболли; я вижу въ этомъ доказательство нашего крпкаго сложенія и цвтущаго здоровья. Мн кажется, что общества страхованія жизни могли бы воспользоваться нмецкими сигарами при своихъ операціяхъ. Вопросъ: «У васъ крпкое здоровье?» Отвтъ: «Я курилъ нмецкую сигару и, какъ видите, живъ». Страховка принята.

Къ тремъ часамъ мы вернулись на станцію и стали отыскивать нашъ поздъ. Бгали, бгали и все безъ толку. Центральная станція въ Мюнхен — огромное зданіе, настоящій лабиринтъ корридоровъ, проходовъ и галлерей. Тутъ гораздо легче потеряться самому, чмъ отыскать что бы то ни было. Сколько разъ мы съ Б. терялись вмст и порознь и не сосчитаешь. Въ теченіе получаса мы только и длали, что рыскали по станціи, отыскивая другъ друга, встрчались со словами: «Куда вы запропастились? Я искалъ васъ всюду. Не исчезайте же, пожалуйста», — и вслдъ затмъ снова теряли другъ друга.

Что всего замчательне, мы встрчались всякій разъ у двери буфета третьяго класса.

Мы наконецъ привыкли въ ней какъ въ двери роднаго дома, и всякій разъ испытывали радостное волненіе, когда посл утомительныхъ странствованій по заламъ, багажнымъ отдленіямъ, ламповымъ депо, — передъ нами мелькала вдали знакомая мдная ручка, подл которой поджидалъ насъ дорогой, потерянный другъ.

Если намъ долго не удавалось отыскать ее, мы обращались въ кому нибудь изъ служащихъ:

— Скажите пожалуйста, — говорили мы, — какъ пройти въ двери буфета третьяго класса?