Дневник путешествия Ибрахим-бека
Шрифт:
— Но прежде, — сказал я, — должен по правде вам сознаться, что сегодня мы как следует не обедали и теперь проголодались. Прикажите, пожалуйста, подать ужин, а уж тогда я расскажу вам все обстоятельства моего путешествия.
Подали ужин, он состоял из вкусных мясных тефтелей с рисом. Хозяин предложил нам вина, но я издавна дал себе обет не пить вина и до сих пор не отступал от него, поэтому отказался и на сей раз.
Приступая к беседе, я сказал:
— Мои приключения не так длинны. Я отправился из Каира с целью паломничества в святой Мешхед; а посетив этот ангельский престол, через ряд городов добрался сюда. Отсюда я собираюсь поехать в Азербайджан. Если
— Если бы вы нуждались в посредничестве или желали бы подать прошение в это высокое место, я мог бы вам помочь. Но повести вас в совет министров и устроить беседу с министрами — это не в моих силах, вернее, на это потребуется время. Впрочем, если бы вы остались здесь месяцев на пять-шесть, тогда и это было бы можно. Надо просто выждать подходящий момент.
— Оставаться надолго в этом городе у меня нет никакой возможности. Мне уже надо ехать, — заметил я.
После некоторого раздумья мулла Мухаммад спросил:
— А кого из министров вы желали бы видеть?
— Министров внутренних дел, иностранных дел и военного.
— Хорошо. Посмотрим, что можно сделать.
С этими словами он написал три записки, запечатал их в конверты и каждый надписал.
— Вот письмо, адресованное Мирзе Казим-беку. Это наставник детей министра иностранных дел. Он по национальности араб и, понятно, очень любит арабский язык. Когда он увидит, что вы хорошо знаете арабский, это ему придется по душе. Он вас хорошо примет и устроит ваше дело. Вторая записка, на имя Риза-хана, предназначена для слуги министра внутренних дел. Третье письмо — Асад-беку, дворецкому военного министра. Если Риза-хан и Асад-бек станут отказываться, то тихонько суньте им туман-два. Мирза Казим не взяточник, он на это никогда не пойдет. Мешеди Хасан Кермани знает, где эти министерства, пусть он завтра вас проводит. Бог даст, вы добьетесь цели, а мне это будет весьма приятно.
Я очень обрадовался:
— Мерси, хаджи-хан, мерси.
— Не стоит, не утруждайте себя благодарностью, — сказал хаджи- хан, а потом прибавил:
— Если вам желательно иметь какой-нибудь орден или еще что-нибудь в этом роде, то это я могу сам для вас устроить.
— О, нет, я ни в каких орденах не нуждаюсь.
— Сами не нуждаетесь, может, друзьям пригодятся. Только скажите — я вам предоставлю несколько орденов разной степени и без обозначения имени. Поедете за границу, кому пожелаете, тому и подарите.
— Господин хан, от всего этого сердце мое обливается кровью! Не принимайте меня, сделайте милость, за спекулянта орденами. Да покарает господь всякого, кто так принижает значение государственного ордена! До какой низости и подлости должен дойти человек, чтобы взять на себя такой позор! Подумать только — торговля орденами!? Пусть лучше уж человек продает свою честь и доброе имя, ибо они принадлежат только ему, а орден — всем вместе. Должно взирать на государственные ордена благоговейно, ценить их как зеницу ока, мы должны быть готовы пожертвовать самой жизнью ради их получения
На все это хаджи-хан заметил:
— Баба, что за мысли! Вы, верно, не знаете, что хаджи Мухаммад Багир Каркирук три или четыре раза ездил путешествовать в Россию и Германию и каждый раз брал с собой тридцать-сорок орденов разной степени с чистыми бланками, скрепленными печатями. Я сам видел, как он в России продавал эти ордена, от шестисот до тысячи рублей за штуку.
— Так что же, об этом не знает падишах?
— А что вообще знает этот несчастный? Он настолько занят собой, что совершенно потерял голову. А орденами торгуют и министр иностранных дел, и садр-азам.
Тут уж я не в силах был сдерживаться и громко зарыдал; в голову мне пришли два бейта [109] из песни, которую сочинил один горячий патриот. Поскольку они подходят к моменту, я их приведу здесь:
Отрады сердцу нет иной, чем ты, земля родная, В сиянии твоей красы бледнеют краски рая. Того, кто честь твою не спас, себя оберегая, Пусть шапки навсегда лишит разгневанный аллах.Да поразит и отринет господь того, кто не встанет грудью на защиту чести своего государства и своего народа, кто унизит высокое достоинство отчизны и нации!
109
Бейт — двустишие, принимаемое за единицу в арабо-персидском стихосложении.
Придя в себя, я глянул на часы и заметил, что время перевалило за полночь.
— Разрешите нам удалиться, — сказал я, — боюсь, как бы нас в дороге не забрала полиция.
— Я пошлю с вами своего человека, его здесь все знают, — сказал хозяин и позвал громко:
— Гулам Али, приготовь фонарь!
Гулам Али оказался тем самым грязным стариком, который открыл нам дверь — он служил в доме поваром. Я заметил, что он, засветив фонарь, засунул себе за пояс большой кинжал — можно было подумать, что он вновь обратился в молодца!
Он проводил нас до самых дверей караван-сарая. Мы постучали, дверь открылась. Я дал два крана Гулам Али.
— Да продлит господь жизнь хану! — поблагодарил он.
— Дядюшка, какой же я хан!
— Ой, в Тегеране такая дешевизна, а ты до сих пор не стал ханом! Когда же ты будешь им?
Я посмеялся над его словами, и он ушел.
Очутившись дома, мы сразу же улеглись в постели и уснули.
Поутру я встал, сотворил намаз и напился чаю. Настроение мое было крайне подавленное, ночь я провел в кошмарах.
Когда пробило четыре часа, я увидел, что к дому приближается Мешеди Хасан. Он хотел было подняться, но я остановил его.
— Подождите, сейчас я к вам спущусь. Я надел аба, и мы тронулись в путь.
— Итак, — сказал я, — мне хотелось бы, чтобы вы провели меня в дом министра внутренних дел, а оттуда к министру иностранных дел и к военному министру. Хаджи-хан все устроил.
— Хорошо, — отозвался Мешеди Хасан.
Итак, мы направились к дому министра внутренних дел. Не буду описывать здесь это здание, не то наш рассказ сильно затянется. Первым делом я стал разыскивать Риза-хана. Мне указали, где его найти. Я подошел к нему, поздоровался и протянул письмо хаджи-хана. Риза-хан пробежал его, хмуро отложил в сторону и заявил: