Дневник путешествия Ибрахим-бека

Марагаи Зайн ал-Абилин

— Ничего страшного, — отвечал я, — все это пройдет! Это только первый шаг на пути служения родине.

Тем временем подали самовар, мы выпили чаю. Хаджи-хан еще немного пошутил с Юсифом Аму, затем простился и ушел.

На другой день около полудня я услышал, что один из служащих караван-сарая называет мое имя и просит указать мою комнату.

Ему показали и он, войдя, со всею учтивостью поклонился и сказал:

— Вас желают видеть в одном доме. Просят, если можете, соблаговолить пожаловать. Это то самое лицо, насчет которого вам что-то обещал хаджи-хан.

Я сразу сообразил, о ком идет речь.

— Подождите, пожалуйста, немного, я сейчас приду, — сказал я.

Я тут же поспешил на базар и купил себе аба за сорок туманов. Вернувшись, я сказал: «Идемте», и мы пустились в дорогу. Пройдя несколько шагов, мой спутник спросил:

— Может быть, желаете сесть на конку?

— Нет, прогулка пешком куда приятнее.

Вскоре мы подошли к большому зданию,

весь внешний облик которого свидетельствовал о величии его хозяина. Пройдя ворота, мы очутились в прекрасном саду, засаженном цветами самых разнообразных сортов и окрасок. Группа слуг спокойно занималась какими-то делами по хозяйству, никто не суетился и не шумел.

Мы поднялись по лестнице на второй этаж, миновали зал и приблизились к двери, у которой стоял слуга. Он поднял передо мной занавес, и я увидел человека, сидящего в кресле. От его открытого и чистого лица веяло таким благородством и величием духа, словно это был небожитель в одежде человека. Лицезрение этого благородного и достойного человека заставило меня забыть все мои прошлые невзгоды. Из самой глубины сердца я приветствовал его. Он ответил мне чрезвычайно любезно и ласково:

— Пожалуйте, во имя аллаха, садитесь.

Я присел было на ковер, но он заставил меня подойти ближе и настоял, чтобы я сел на стул, стоявший подле него. После взаимных приветствий и обязательных расспросов он спросил:

— Вас зовут Ибрахим-бек?

— Да, — отвечал я.

— В Египте очень жаркий климат. Там, верно, трудно жить в летнее время? А я слышал, что вы долгие годы жили там.

— Любые трудности переносятся легче, когда они становятся привычными. Мы уже притерпелись к климату тамошних мест.

— Да, конечно, все дело в привычке.

— Я слышал, — сказал он затем, — что несколько дней тому назад один из вельмож отнесся к вам с большой грубостью и неуважением. По- истине я скорблю об этом и весьма этим опечален. Но что делать? Надо уметь переносить страдания. Увы, тысячу раз увы! Да будет мир вашей душе и да простит ему бог! Я попросил вас прийти, потому что захотел поговорить с вами и узнать цель ваших бесед с этими лицами. Что вы желаете и с какой целью прибыли в Иран? И почему вам не нравится наш Иран? Может быть, вы просто в чем-то заблуждаетесь?

— У меня не было в этом путешествии иной цели, — начал я, — как повидать святую землю моей родины и поклониться ей. Но прежде я должен сказать вам, что неистовая любовь нашей семьи к своей родине, любовь, доходящая до фанатизма, давно уже сделалась притчей во языцех по всему Египту. Да, мы любим иранскую землю больше самой жизни, ибо она — наша святая отчизна, земля, которая вскормила наших родителей и упокоила наших предков. Живя в Каире, вдали от родины, я нередко слышал о непорядках во всех делах Ирана, о неправедности его сыновей, о нерадении его правителей, о тирании и жестокости сильных по отношению к слабым и зависимым. Но страстная любовь к родине не позволяла мне верить этому. В глубине души у меня зародилось твердое намерение — поехать сюда и все увидеть своими глазами. Молодая кровь ударила мне в голову, и внезапно, пренебрегши всем, я собрался в путешествие. Увы! С первого момента после переезда границы до прибытия в столицу, на всем пути я к великой своей печали все больше и больше убеждался, что все слова поношения — чистая правда и что всё, действительно, из рук вон плохо. Тогда я принял решение узнать от самих министров этой страны о причинах такой разрухи, нерадивости и беззакония. Результаты были самые убедительные. Когда я всякими уловками пробился на аудиенцию к ним, в ответ на все свои вопросы я не получил ничего, кроме пинков и затрещин, и не услышал ничего, кроме брани и оскорблений, да таких, что не доведись мусульманину слышать и неверному получать.

Тут хозяин сказал:

— Прежде всего хочу спросить вас о законе. Что вы подразумеваете под словом «закон», и как по-вашему следует поступить согласно закону?

— Объяснять, что такое закон — дело долгое, но вкратце, — это определение обязанностей и прав людей по отношению друг к другу.

— А скажите, каковы эти обязанности и права, в чем они заключаются?

— Я бы сказал так: в составе закона обязанности, которые призван нести народ, делятся на четыре вида, а именно: первый — обязанности по отношению к родине; второй — обязанности по отношению к своим согражданам; третий — обязанности по отношению к обществу; четвертый — обязанности, относящиеся к делам управления государством. Эти четыре вида обязанностей, четыре элемента, из которых состоит тело родины, со всеми их ответвлениями и составными частями, тесно переплетаясь друг с другом, в совокупности дают то, что называется обязанностями нации. Собранные воедино и расположенные в определенном порядке, они называются «законом». Соблюдение таких правил обязательно для всех людей без исключения. Обязанности по отношению к родине — это прежде всего защита ее свободы и независимости, всемерное содействие упорядочению ее дел и устроению счастья населения сей святой земли, которую мы именуем Ираном и зовем своей родиной. Ни одному чужеземцу мы не должны позволить

преступить нашу границу без разрешения, дабы пядь ее не была бы захвачена и ни в одном из ее углов не была бы разбита палатка чужеземца. Обязанности по отношению к согражданам — это охрана жизни, имени, имущества и чести населения нашей родины, защита всех подданных и от внутренней тирании, и от внешнего нападения. А не так, как бывает в наши дни, когда в один прекрасный день ханские прислужники под любым предлогом хватают сына какого-нибудь почтенного человека, тащат его в тюрьму, облагают штрафом и зачастую губят. Вся же вина его только в том, что он благочестив, честен и пользуется всеобщим уважением. Случается и так, что тридцать или сорок фаррашей окружают едущую женщину, жену какого-либо уважаемого купца или торговца, и, угрожая ей палками, кричат: «Ослепни! Закрой глаза! Слезай! Убирайся!». А бывает, что человека за проступок какого-нибудь родственника в десятом колене хватают, заковывают в колодки и наручники, а потом, продержав несколько месяцев в тюрьме и отобрав все имущество, отпускают. Вот поэтому люди, вынужденные сказать «прощай» своей стране, тоску на чужбине предпочитают жизни на родине и пропадают безвестно на чужой земле. Обязанности по управлению государством состоят из установления совокупности законов и из выполнения этих законов, которые обеспечивают упорядочение дел страны. Глава же обоих институтов — самое знатное лицо, падишах, который является и в силу наследования, и в силу своих прав повелителем этих великих установлений. <...> Что касается любви и заботы о гражданах нашей родины, то легко можно увидеть, что за эти годы более пятидесяти тысяч людей из-за притеснения губернаторов и влиятельных лиц предпочли эмигрировать в чужие страны. И никто не задумывается над тем, куда они едут и почему покидают родную землю и семью! Обязанности по отношению к обществу определяются совокупностью всех частей, относящихся к обязанностям каждого его члена, и их выполнение обеспечивает благополучие этого общества. Однако члены общества, будучи разобщены, не властны добиться такого благополучия, как бы они ни старались это сделать. Их единение и общность — причина могущества и процветания. Сыновья родины должны быть привязаны к своей земле сильнее, чем к своим детям, и в такой же степени, в какой они считают своим долгом защищать веру, должны защищать и отечество, ведь этим они исполняют предначертание: «Любовь к родине завещана богом». Теперь мы видим, что для обеспечения такого благополучия, защиты достоинств шариата, для сохранения национальных прерогатив и обычаев мусульманства, а также богатств и самой жизни нашего общества необходима армия. А ей нужны припасы, пушки, ружья и прежде всего порядок и правосудие. К несчастью, сегодня в нашей дорогой стране не видно никаких средств для обороны от врагов, кроме тяжких вздохов и горьких слез людей ревностных, страждущих за народ. В такой богатой и обширной стране нет ни школ для обучения детей, ни учреждений по охране здоровья населения, ни твердого закона, определяющего права и обязанности граждан. Науки и техники нет и в помине!

Пока я это говорил, мой уважаемый слушатель то трепетал всем телом, то ударял себя по коленям рукой сожаления, то исторгал тяжелые стоны из самой, глубины сердца.

— В чем же я, многогрешный, виноват, — продолжал я, — если в ответ на вопросы о столь тяжелом положении я не только услышал страшные ругательства, которых никогда в жизни не слыхивал, но еще был так избит, что слег на три дня?

При этих словах страшная тоска стеснила мне горло, и сам не желая того, я начал рыдать, не в силах подавить стоны и вздохи. Почтенный муж залился слезами еще сильнее, чем я, и, обняв меня за шею, поцеловал в голову и глаза. Затем, не переставая плакать, он взял меня за руку и сказал: «Пойдемте со мной!».

За дверью, я увидел, стоял слуга и рядом с ним мальчик лет десяти-двенадцати; зажав в руках платки, оба горько плакали. Оказалось, что они, хотя и не понимали сути нашего разговора, но расстроились при виде наших слез.

Мы прошли через две комнаты. Остановившись перед дверью третьей, мой почтенный хозяин вынул из кармана ключ и отворил дверь.

Я очутился в библиотеке, где в образцовом порядке было расставлено множество книг. Посредине стоял стол и стул. Хозяин жестом пригласил меня сесть, затем снял с полки шесть фолиантов, положил их передо мной и сказал:

— У меня много книг, но нет еще, пожалуй, таких, которые так бы подходили к вашему случаю, как эти. Займитесь их чтением, мне же пора идти, сегодня — приемный день у шаха. Возможно, что я вернусь поздно. Для вас все приготовлено. Когда наступит время обеда и чая, прикажите, и вам подадут.

Он поставил передо мной ящик с сигарами и добавил:

— Пока вы находитесь в Тегеране, вы — мой гость.

Я горячо поблагодарил его, и он, простившись, вышел.

Я занялся осмотром библиотеки и увидел, что полки, идущие вдоль одной из стен, сплошь уставлены сводами законов различных государств. Мне сразу бросились в глаза законы Турции, далее кодексы русских законов, законов Англии и Франции. Вдоль другой стены были расположены книги по мусульманскому законоведению и трактаты по Исламу — источнику нашего спасения.