Дневник путешествия Ибрахим-бека
Шрифт:
Не меньшая неразбериха царит здесь и с паспортами, или, как их называют в Иране, «тазкире». Я не раз видел в руках у семидесятилетнего человека паспорт сорокалетнего с чужим описанием примет. Чиновники пишут в паспортах все, что взбредет им в голову, часто не церемонятся даже с именами владельцев этих паспортов. Точность никогда и никого не интересует, так как главная цель во всех таких делах — не порядок, а сбор денег.
Несчастные в простоте души полагают, что и в других странах паспорта учреждаются только ради взимания налогов, — да истребит господь само это зловредное слово! — и не ведают, сколь велика польза, которую извлекают другие народы и страны из подобных разумных мероприятий.
Государство вводит паспорта главным образом для всех передвигающихся и меняющих место своего жительства, а также ради порядка и устройства положения народа. При всех превратностях судьбы и во всех случаях это позволяет иметь сведения
В Иране же производство паспортов выглядит до крайности занятно: во-первых, здесь каждый может получить аренду на их печатанье и может печатать паспорта такого вида, какого ему заблагорассудится, во-вторых, паспорт выдается без всякой проверки любому, кто его просит, лишь бы он уплатил за него деньги, а что там написано — роли не играет.
Один из моих друзей рассказывал о том, что в порту Джедда он видел в руках у иранских паломников паспорта самых разнообразных видов. Другой знатный человек из Мазандерана, лично мне знакомый, записывал во время путешествия суммы, которые он потратил на паспорта. Я видел эту тетрадь с записями и клянусь, что только подписывание паспорта в разных местах ему стоило сорок пять туманов. Этот же человек рассказывал, что многие понуждаемые духовенством крестьяне, не зная истинного счета деньгам, как только заведется у них в кармане сотня-полторы туманов, тотчас отправляются в Хиджаз. [214] На первой же остановке из этих бедняг выколачивают все деньги, и они оказываются нищими. Он был свидетелем того, как несколько таких иранцев, не вынеся лишений и мук голода, скончались на пароходе уже на обратном пути из Джедды, и тела их бросили в море. В карантине возле какого-то города он встретил также несколько паломников, просивших милостыню, которые потом еле живые добирались до дому.
214
Хиджаз — название области в Аравии, в которой находятся священные города Мекка и Медина.
— Если бы я был муджтахидом, — добавил мой знакомый, — то издал бы указ, запрещающий отправляться в Мекку всякому, у кого в кармане на путевые расходы есть меньше, чем семьсот туманов.
— Брат, — пошутил я, — хорошо, что господь не сделал вас муджтахидом, не то вы и впрямь наложили бы запрет на это богоугодное дело.
— Позвольте, дорогой земляк, — загорячился он, — я ведь это говорю только из чувства сострадания. Если бы вам самим довелось их видеть и понять те мучения, которые они терпят в Мекке и Медине от безденежья, вы сказали бы еще и не то. Клянусь творцом, когда увидите сами, поймете все, что я сказал! Их нищета и лохмотья так ужасны, что всякий содрогнется от стыда за этих босых и с непокрытой головой паломников.
Я счел небезынтересным занести весь этот разговор в мой путевой дневник, хотя он вроде бы и не касается непосредственно моего путешествия по Ирану. Но в течение четырех дней, проведенных в Батуме в ожидании парохода, других дел у меня не было, и я коротал время над своими записями.
Уповаю на то, что упоминание подобных фактов принесет какую-нибудь пользу, ибо главная моя цель — направить стремления моих соотечественников к просвещению.
Как я уже успел убедиться, получить в Иране какую-либо должность, титул или управление областью может всякий человек из любого сословия и класса. Трудность заключается лишь в том, чтобы достать большую или меньшую сумму денег на подношения и взятки. Всякий, кто отрицает это, попросту «наводит тень на светлый день», ибо вопрос этот безусловно ясен.
Все же одна должность составляет исключение из общего правила: никто не может ее получить ни взяткой, ни подарком, потому что она требует специальных знаний и образования. И только она одна защищена от посягательств богатых недоучек.
Если вам еще не пришло в голову, что это за должность, то я подскажу, — это заведывание иранским телеграфом, так как именно здесь без образования не обойтись.
Если случится так, что в один прекрасный день откажутся от работы десять министров или сто военных, вроде майоров, полковников и даже более высоких чинов, то еще до наступления вечера все их места будут заняты. А вот ежели телеграфные чиновники откажутся от выполнения своих обязанностей, то сразу прекратятся все телеграфные отправления и в государственных делах начнется страшная путаница. В Иране трудно найти человека, который понимал бы эту телеграфную науку, хотя за границей обучить ей можно любого ребенка школьного возраста и наука эта считается там одной из самых обычных
Если бы можно было преобразовать наши отечественные школы и поставить обучение в них в соответствие с требованиями современности, тогда наши дети могли бы вспоследствии честно трудиться и никому не пришлось бы добывать средства существования для своей семьи ложью и обманом, вредить другим или же предавать интересы своей родины, государства и народа.
Алхимия, в которую верят многие народы Востока, — тоже часть науки. [215] Но, как известно, в Иране алхимия разорила не одно семейство. Множество жуликов и шарлатанов, прикрывшись званием химиков, слетелось в Иран, так как ни в каких других цивилизованных и благоденствующих странах никто не стал бы прислушиваться к их лживым речам. Пользуясь невежеством, царящим в Иране, они разоряют людей; многие почтенные особы с вечера до утра жгут печи, поддерживая неугасимый огонь, и так самозабвенно предаются этому занятию, что бросают дом и семью. Эта повальная болезнь досталась нам от предков.
215
«Алхимия... то же часть науки» — здесь автор романа повторяет распространенное на Востоке еще со времен средневековья представление о том, будто алхимия является точной наукой.
Я лично знаю в Иране много больших домов, которые превратились в груду пепла в результате таких опытов. А вот если бы иранцы были людьми просвещенными и сведующими, то они, наверно, отдавали бы себе отчет в том, что, меняя цвет какого-либо вещества, сущность его изменить невозможно. «Окрась слезу хоть целой радугой красок, ты не превратишь ее в бадахшанский рубин». [216]
Химия — наука и наука весьма благородная, это никто не станет отрицать. Но это не та химия, что имеет хождение среди жителей Востока и сводится к устной передаче сведений: «Такой-то индус сказал, такой-то мавр написал». Истинную науку химию надо постигать в школах, а не учиться ей у разных странствующих иранских и туранских [217] дервишей.
216
Бадахшанский рубин — от названия горной области Бадахшан, которая находится на территории современного Таджикистана и издавна славится своими рубинами.
217
«... иранских и туранских...» — образное выражение, позаимствованное из поэмы «Шахнаме» Фирдоуси, в которой много страниц посвящено борьбе Ирана и Турана. Последнее название — условно, им обозначалась местность, на которой проживали тюркские племена.
Если бы иранцы изучили эту замечательную науку по книгам, вникнув в наставления мудрых учителей, то они легко бы избавились от нужды и жили в полном благоденствии, разработав несметные сокровища, таящиеся в их земле. Они уберегли бы от губительного разрушения дома, которые низкие и бесчестные алхимики сожгли огнем своей лженауки, и предотвратили бы все те унижения, коим подверглись обитатели этих домов.
Если бы я рассказал им, что в европейских странах благодаря распространенности наук и процветанию учебных заведений только в одной типографии занято делом ежедневно четыре тысячи человек, — никто из моих уважаемых соотечественников не поверил бы. Только в одной Англии в типографиях работает около трех тысяч человек, и ровно столько же моих соотечественников бегут каждый год за границу, понуждаемые злом невежества, и занимаются там самым черным, самым низким трудом, которым гнушаются жители этих стран.
Этот философский камень, этот чудодейственный элексир, имя которому школа, смог бы принести свои прекрасные плоды. Юноши нашей страны, получив пользу от просвещения и мудрости, привезли бы из-за границы машины и силой науки начали бы переработку тех мазандеранских лесов, которые ныне беспощадно вырубаются иностранцами. Эти же юноши стали бы выделывать из древесины бумагу, вот такую, как я сейчас держу перед собой. Просвещение принесло бы нам полезнейшую вещь — телефон. С его помощью я мог бы хоть сегодня побеседовать с достойным мужем, которого я имел счастье узнать в Тегеране, мог бы спросить у него обо всем, что не вспомнил тогда, и спросить, не повышая голоса, так, как будто я снова сижу в его библиотеке. С помощью телефона я мог бы послать привет моей матушке в Египет и обменяться с ней несколькими словами, потому что я знаю, как бедняжка тоскует сейчас обо мне.