Дневник разведчицы
Шрифт:
4-е октября.
Дом старика стоит пустой. Говорят, хозяина отправили в оперотдел дивизии. Старика поймали в тот момент, когда он прятал что-то в дупло, давая условный знак полицейским (старый, примитивный способ!). Когда мы выходили на задание, он выставлял метлу на крыше своего дома.
Немцы начали наступление на партизанский край. За двое суток они заняли Демидовский тракт и целый ряд деревень: Дурнево, Остров, Тарасово и другие населенные пункты.
Перед нами опять задача — взять «языка».
Засада на дороге между деревнями Дурнево и Остров. Раньше здесь мы проходили свободно, а теперь в этих местах немцы. Мы лежим около самой дороги, на которой свежие
Мы начинаем потихоньку переговариваться. Онемели ноги, руки. Некоторые ребята не выдерживают, отползают. Смотрю: за ними ползет и Валентина. Докукин упорно ждет, не отходит от дороги. Через некоторое время раздается тихий свист: «Внимание!» По дороге шагают стройные, подтянутые, с иголочки одетые немцы. Брюки на выпуск отутюжены, блестит начищенная обувь. Трое идут в дозоре. Первый держит автомат в правой руке и размахивает им, как стэком. Ясно, что прибыли новые части. Еще не пуганные. Мы пропускаем дозор. Потом выскакиваем с криком и бьем из автоматов.
Фрицы удирают. Мы гонимся за дозором, а в это время Докукин с бойцами хватают немца и отступают. Немец орет, отбивается, но руки у разведчиков железные.
Мы движемся вперед спиной, как приказал Докукин, чтобы немцы не пошли по нашему следу.
20-е октября.
Наше ротное хозяйство, со связью, старшиной Серяковым и каптенармусом Николаичевым прибыло на постоянное жительство в Грядозубово, которое отныне надежно охраняется бойцами роты. Население вышло из леса в свои дома. Девушки и женщины все еще боятся ночевать там, где нет бойцов. Поэтому в доме Полины Алексеевны полно народу.
После сытного обеда — пшенной каши со свиной тушенкой, традиционных смоленских пирогов — пьем все вместе чай с сахаром и даже с конфетами. Нам, женскому сословию, достается сладкого больше, чем другим бойцам. Старшины взводов ежедневные наши граммы табака и водки делят на всех бойцов, а нас за это балуют сладким. Сегодня у нас дополнительный паек — конфеты, даже три плитки шоколада.
А вот ребятам сейчас трудно. В дивизии большие перебои с табаком. Иногда они, бедные, сами не свои без курева. Начали курить что попало: листья, мох, даже кору деревьев.
Мы сидим за общим столом. Слушаем женщин, побывавших у немцев. За окнами по-осеннему неуютно, темно, завывает ветер. Комнату тускло освещает чудом уцелевшая лампа.
Ложимся спать на пахучее сено. Ребятишки тети Поли прижимаются ко мне, просят: расскажи сказку, расскажи…
…В тридевятом царстве, В тридесятом государстве Жил был славный царь Додон. Смолоду был грозен он И соседям то и дело Наносил обиды смело, Но под старость…Ребятишки сопят. Полная тишина.
…Вдруг шатер Распахнулся… и девица, Шамаханская царица, Вся, сияя, как заря, Тихо встретила царя…Слушают женщины, слушают разведчики. У меня такое состояние, будто я на сцене театра, в длинном платье со шлейфом. Встаю, набрасываю плащ-палатку на плечи и заканчиваю:
И в глазах у всей столицы ПетушокОткидываю плащ-палатку, делаю поклон. Зрители аплодируют. Раздаются восклицания:
— И вправду наука! Не гонись за молоденькими!
— Ишь, царек какой, шешка нямой. Сыновей своих даже забыл!
И уже снова: «Расскажи». Читаю Пушкина. Еще и еще…
22-е октября.
У немцев по всему фронту нашей обороны оживление: прибыли новые части. От нас командование дивизии требует ежедневных разведывательных данных.
Ползем к Верхней Дуброве. Мы уже почти у цели, но немец нас обнаружил. Начался треск пулеметов, автоматов, загудели моторы, заскрежетали, залязгали гусеницы. Подошли два танка, которые последнее время патрулируют по Верхней Дубраве. Они развернулись и начали бить из крупнокалиберных пулеметов. Пули с воем проносятся над головой, разрываются где-то в кустах. Ужасно неприятная штука этот крупнокалиберный, он бьет надрывно и глухо: дун-дун-дун! Дук-дук-дук! Мы его так и прозвали «дундук».
Команда: «Принять вправо». А сержант Марусин, как видно, понял, что пора «утекать» и быстро, быстро начал отползать, высоко и смешно поднимая зад. Голубев догнал Марусина и ладонью по мягкому месту. Марусин, наверно, решил, что это удар «дундука» и, отдуваясь, как паровоз, пополз в кусты.
С правого фланга деревни мы до рассвета наблюдали за огневой системой, взаимодействием огня противника. Засекли место расположения минометной батареи.
Утром Докукин разбирал нашу последнюю операцию. «Сержант Марусин, какого же ты черта трусишь? Жить хочешь? А другие не хотят, думаешь? Твои товарищи воюют, не щадя жизни, а ты в этой операции показал себя трусом».
Ребята сочинили песню о «храбром» сержанте и поют ее на мотив «крутится-вертится»:
Слышим команду: Вправо принять! Марусин решил, Что пора утекать…И так далее… А что далее, приводить здесь не стоит.
25-е октября.
Много ли надо бойцу? Вздремнул, обсохла одежда, перекусил — и снова в путь! Шаг тверже, голову выше, песня звонче!
Голубев идет в обнимку с Кругловым и поет: «Куда, куда, куда вы удалились, весны моей златые дни». У него очень приятный, чистый тенорок. Круглов морщится: «Ну, паря, пошел, теперь не остановишь». Нашего Мишку Круглова классикой не проймешь. Вот если б из репертуара его любимого хора Пятницкого!
Что день грядущий мне готовит? Его мой взор напрасно ловит…—поет Голубев, все больше входя в раж.
По цепи передается команда:
— Голубев и Круглов — в дозор!
— Есть в дозор! — повторяют команду наши Михаилы и бегут в голову колонны.
28-е октября.
Нас перевели в землянки, которые расположены в грядозубовском лесу. У ребят портится характер. Устали. Каждый день — разведка, ночи без сна. Землянки низкие, тесные, сырые. И главное — нечего курить.