Дневник самоходчика

Приклонский Электрон Евгеньевич

Все располагаются на травке позади машины и приступают к «заправке». Один Анатолий, который успел «подрубать» еще в РТО, усаживается на ствол поваленного дерева в жиденькой тени осинок и углубляется в чтение газеты.

Обед протекает весело благодаря неудержимым фейерверкам красноречия Радаева, получившего, очевидно, за этот недостаток или, наоборот, достоинство второе имя — Ляля. Пока мы «убирали» вполне горячий суп из сушеных овощей, он попотчевал нас длинным еврейским анекдотом про четыре порции рыбы, а потом начал выдавать «армянские загадки».

Слушатели сперва посмеивались сдержанно, но, постепенно забыв осторожность, стали хохотать вовсю. В очередной загадке, поднесенной между первым и пшенной кашей с консервированным мясом, спрашивалось, что такое «голова-ноги, голова-ноги, голова-ноги».

Точного ответа никто дать не смог. И когда торжествующий Ляля, сияя круглым румяным лицом, укоризненно переспросил: «Ай-ай-ай! Зыначит, душя лубезний, не знаешь?» — и уже поднял вверх предварительно облизанную ложку, выдерживая для эффекта паузу, — как раз в этот момент прогрохотало почти одновременно несколько разрывов, обкладывая машину кругом, просвистели осколки, глухо щелкая по стволам деревьев и звонко звякая по броне. Все приникли к земле. Сидящие под самой кормой сунулись было под днище, но все пространство между гусеницами оказалось забито подмятыми самоходкой кустами и молодыми деревцами. Те из ребят, что обедали чуть поодаль, тоже кинулись под прикрытие кормы и попадали на нас — получилась куча-мала. Все перемешалось: тела, головы, руки, ноги, котелки, газеты; бидон с огурцами опрокинулся, и кто-то очутился в луже рассола. А немецкие минометчики ведут беглый огонь: серии разрывов следуют одна за другой почти непрерывно. Должно быть, гвоздит не одна батарея. Оглушенные, забросанные землей, мохом и сбитыми ветками, обалдело жмемся друг к другу, ожидая неминуемого конца. Отгремели последние взрывы — на усталые барабанные перепонки навалилась странная тишина. Мы, к своему великому изумлению, совершенно невредимые, начинаем подниматься с земли, разбирая опрокинутые котелки, сплевывая песок и отряхиваясь. Кусты вокруг затянуты синеватым, лениво колышущемся вонючим дымом. Толя Горшков, как ни в чем не бывало, продолжал сидеть на том же месте, где застал его обстрел, и читать газету. Только осинки над ним не было: ее срубил осколок всего на ладонь выше Толиной головы. Мы с уважением посматривали на хладнокровного помпотеха.

— Окрошка получилась бы правильная, упади мина позади кормы, — сердито заметил командир соседней самоходки и приказал своему экипажу доедать кашу в машине.

Радаев, так и не выпустивший из руки ложку, принял картинную позу и напыщенно произнес:

— Поздравляю, орлы, с блестящим ответом на последнюю загадку. Она разгадана вами коллективно: то, что минуту назад творилось под кормой этой могучей боевой машины, как раз и представляло собой «голова-ноги»! Первоначальный же ответ: «Карапет кубарем катится с крутой горы» — не идет ни в какое сравнение с новым. Позволю себе отметить, что это лишний раз подтверждает неисчерпаемую творческую силу коллектива. А теперь, — тут Ляля оглянулся на своего единственного подчиненного, который торопливо выскребывал кашу со дна котелка, — мы удаляемся отсюда ввиду того, что фриц своими бестолковыми варварскими налетами угрожает жизни даже таких ценных специалистов, как радиомастера. А ведь мы еще не все рации проверили. Будьте здоровы! Шке-ет, хватит чревоугодничать! За мной! — зычно скомандовал старшина и, махнув на прощание рукой, быстро двинулся через частый осинник, придерживая левой рукой тяжелую кирзовую сумку с инструментами, бьющую его по бедру при каждом шаге. Коротыш сержант подхватил оба пустых термоса и засеменил следом. Возле машины сразу сделалось пусто и скучно.

Федю Радаева любят, кажется, все. До войны этот умный и веселый парень работал в каком-то большом совхозе под Гаграми. Жизнь среди пестрого по национальному составу населения Черноморского побережья дала наблюдательному и остроумно-насмешливому Феде такую массу впечатлений, что он может без устали несколько часов кряду травить анекдоты из быта греков, армян, украинцев, русских, грузин, евреев — всех, кто живет там, или разыгрывать в лицах забавные жанровые сценки. И все это непринужденно, весело, с передачей интонаций, выражений лица, позы героя, мастерски сохраняя в своих рассказиках национальный колорит. Кроме этого, Радаев умеет прекрасно играть на разных музыкальных инструментах. При желании он может наверняка стать хорошим актером.

Послеобеденное блаженство (немец не стрелял) прервал вездесущий

начальник штаба, который неожиданно подкатил на своем открытом «козлике» к самой машине Федьки. Гвардии подполковник учинил помпотеху Горшкову настоящий разнос за неосторожность и ненужную браваду (при этом досталось на орехи и мне) и прогнал нас обоих с передовой.

Чтобы не гневить начальство, отправляюсь в штаб (там письма можно в первые руки получать), в душе надеясь, что как-нибудь да удастся еще побыть вместе с моими друзьями. В штабе меня ожидал приятный сюрприз — сразу три (!) письма от Лиды. Пришли письма и Феде с Павлом, а также членам их экипажа. Не откладывая в долгий ящик, посылаю ответ Лиде и начинаю с нетерпением ждать оказии, намереваясь отвезти друзьям письма (предлог есть), но не вышло: машину хозчасти услали на другой участок, в противоположном направлении.

8 августа

Видел своего комбата Березовского, от которого узнал наконец о судьбе своего экипажа. Все живы — это главное. Но все, кроме командира Вани Филатова, сильно обгорели, особенно старшина Орехов. Очень жаль ребят! А Исхакову так и не довелось продемонстрировать свое искусство в приготовлении плова. И будут ли его слушаться так, как раньше, ловкие и сильные пальцы рук, на которых сгорела не только кожа, но частично и мышцы?

С какого-то «горячего» участка (полк наш снова растащили) возвратился в штаб командир полка. Он чем-то озабочен. Заметив меня, подзывает к себе. Докладываю ему о потере машины.

— Счастливый вы! — усмехается подполковник. — Наверное, в сорочке родились.

Мне почему-то послышался упрек в его словах.

— Так я же не виноват, товарищ гвардии подполковник, что…

— А с чего вы, юноша, взяли, — устало перебил он, — что вас обвиняют? Идите-ка отдыхать. Не теряйте времени зря.

Лихо поворачиваюсь, насколько это можно было сделать в высокой и густой траве, и отхожу в сторону, но голос командира полка догоняет меня:

— Лейтенант, вернитесь!

Возвращаюсь назад и вопросительно смотрю в глаза подполковнику.

— Что это у вас с брюками? — спрашивает он, усиленно хмуря брови, чтобы подавить улыбку. Старший лейтенант, его адъютант, стоя за спиной командира, зажимает себе рот рукой.

Растерянно разглядываю свои синие диагоналевые шаровары. Они явно тесноваты; их сунули мне в полутемной ивантеевской церквушке-складе, когда на скорую руку экипировали перед отправкой на фронт с маршевой ротой в январе.

— Да не спереди — сзади?

Проведя ладонью пониже гимнастерки, задеваю пальцами за большую прореху на выпуклом месте. Щеки и уши мои загорелись, и я опустил голову. Очень эффектно, наверно, выделялась на темно-синем фоне белая полоска материи от новых кальсон!

— Ничего, бывает, — утешает меня подполковник. — А теперь идите немедленно в хозчасть к начальнику ОВС и получите новые. Гвардейцу не пристало щеголять в таком виде. После боя, в первую же свободную минуту, он обязан привести в полный порядок не только свое оружие, но и обмундирование. Не оправдывайтесь. Солдат должен видеть все, даже позади себя.

Начальник ОВС, капитан, восседал в палатке с откинутым пологом, перед ящиком, служащим ему столом. Выслушав меня, он потребовал вещевую книжку, полистал ее и заявил, что новых брюк не выдаст, так как не вышел еще срок носки старых.

— Но ведь не на печке же я их прожег! — вырывается у меня. — На вас-то прекрасные брюки, и наверняка не последние, а мои летние по вине ваших же хозяйственников в РТО накры…

— А вы, молодой человек, — прервал меня капитан ехидным голосом, — и служите-то всего без году неделю. Вот потрубите с мое — и у вас запас будет. Вы свободны!

— Будет… — чуть не задохнувшись от возмущения, подтвердил я, — если не сгорю… — и выбежал из палатки.

Сгоряча я решил обратиться к командиру полка за письменным распоряжением для начальника ОВС, но передо мною на дорогу медленно выехал из-под деревьев, тонко жужжа мотором, «Шевроле» с дымящейся кухней на борту. Сейчас повезут обед на передовую. Махнув рукой на брюки, вскакиваю на грузовик и еду к друзьям, но «Шевроле», буксуя по отвратительной дороге и визжа от натуги, привез меня совсем на другой участок, и пришлось возвратиться к штабу.