Дневник Жеребцовой Полины
Шрифт:
А мама подошла ко мне и устроила скандал со словами: «Чертова лентяйка!»
Я возразила, что это ложь. Тогда она стала опять бить меня, пользуясь тем, что я не могу ответить. В нее словно черт вселился.
Из последних сил я оттолкнула ее и убежала.
Сейчас сижу в разрушенной квартире над нами, на втором этаже. Тут очень холодно.
Мне кажется, она меня ненавидит.
Может
Кстати, у меня сломались часы. Упали прямо с руки и разбились.
16 февраля 2000
Мы были в госпитале МЧС на «Автобазе». Там такой интересный рентген!
Меня положили на стол, и я смотрела на большой белый экран вверху — там все сразу видно. Смотрели осколки. Один просто огромный. А почти вся «мелочь» вышла сама.
— Надо срочно его удалить, тот, что в правой ноге, наверняка уже начал окисляться! —
настаивал хирург.
Мне стало страшно. Но я подумала: рядом со мной Аладдин, и он говорит: «Надо!»
Я согласилась на операцию. Пусть Бог мне поможет.
Мне назначили операцию. Я очень боюсь. И анестезию вводить не надо, кажется, что я замру от страха, потеряю сознание и ничего не почувствую. Врачи посмотрели мою маму. Послушали ее сердце.
Сделали укол и бесплатно дали несколько таблеток «валидола» и валерьянку. Велели прийти еще, когда будет врач-кардиолог. Предложили снять кардиограмму. Мама отказалась:
— Свои диагнозы я с детства знаю. Болею с шести лет. Всю жизнь на учете у ревматолога!
Она спешила. Боялась — мы опоздаем в столовую, к раздаче еды. А я и не сказала, что у меня боли в сердце, — постеснялась.
Русские женщины-врачи и медицинские сестры коротко подстрижены. Они все полные и курят сигареты. Госпиталь МЧС состоит из нескольких больших палаток.
Его охраняют военные. Если начинается стрельба — все пригибаются.
Царевна Будур.
17 февраля 2000
Утром попили чай с лепешкой и пошли в сторону госпиталя на мою операцию. Но, когда мы уже проделали большую часть пути, оказалось, что русские военные перекрыли дорогу. Заявили:
– Сегодня проход закрыт! На весь день! Без возражений! Пошли прочь!
Пришлось поворачивать.
Я в душе даже обрадовалась неожиданной отсрочке.
Продолжаю
Я в аду!
Началось все с того, что я
— Что случилось?
Она принялась лупить меня веником и заодно пояснила:
— Ты вчера делала на столе лепешки и не убрала за собой муку!
Но я вчера делала лепешки не на столе, а подстилая на стол бумагу.
Значит, муки там быть не может!
Я пошла, посмотреть на стол: там, правда, есть пятна от чая, но муки нет. Взяла тряпку и вытерла.
— Ты подняла такой скандал вместо того, чтобы вытереть стол? — спросила я, ее.
— Ах ты, тварь! — раздалось в ответ, и, схватив нож, она кинулась ко мне.
На меня вдруг такое равнодушие нашло от человеческой подлости, что я совершенно спокойно стояла и смотрела на нее с ножом. Она постояла так немного и отошла.
Пока я мыла тарелки в тазу, мама примостилась рядом, сложив на груди руки, как полководец, и кричала, что ненавидит меня за мою внешность (!), за мой голос(!) и вообще за все.
Я ее, молча, слушала и совсем не уловила тот момент, когда она этим воспользовалась и, подкравшись, со всей силы ударила меня по лицу.
Я ее оттолкнула от себя со словами:
— Я тебя слушаю, как дочь, а ты!
Это ее разозлило еще больше, и она продолжила меня лупить, не переставая выкрикивать ругательства.
Мне опять пришлось бежать.
Я даже на несколько минут выскочила под обстрел, с мыслью, что тут мне и настанет конец.
Но потом вспомнила о тебе, Дневник, одумалась и зашла обратно.
Мамаша кричала, что смерть — избавление! От голода и болезней. Избавление от недостатков и пороков! У нее случилась истерика!
Она говорила чужим, незнакомым голосом:
— Не могу видеть людей. Никого! Никаких!
Твердила, что хочет в лес или на остров. Туда, где цветы, деревья и ласковые звери, песок, вода. И главное — нет людей!
А у меня после всего еще сильнее заболели сердце и печень. Я еле двигаюсь. Сил нет!
Очевидно, в госпиталь мы поплетемся завтра.
Царевна.
18 февраля 2000
Утро
Солнце. Тает снег. Настоящий весенний день!
Я сделала зарядку: дышала по системе йогов.