Дневник Жеребцовой Полины
Шрифт:
Для такой жизни нужны крепкие нервы.
Страх словно рассыпался и пропал.
Потом мы выпили чай с кусочком обгоревшей лепешки без масла.
Я еле-еле прожевала ее, позавчерашнюю. Вчера не пекли.
Лепешка твердая, как обувная подошва.
Я взяла свою палку-клюку.
Пора в путь!
Будур.
19
Вчера, 18 февраля, мне сделали операцию.
Врачи снова «фотографировали» мою ногу. Сделали метки-ориентиры зеленкой.
Вокруг стреляли, где-то шел бой.
Я чувствовала уколы, их было четырнадцать: «Блокада из новокаина».
Но мне было больно, и я кричала. Поэтому, помучившись, не удалив осколок и разрезав ногу в нескольких местах, врачи МЧС все-таки решились на полный наркоз. Они боялись делать его первоначально из-за сердца, думали, что оно не выдержит.
Операция длилась около двух часов.
Пока меня готовили к наркозу, я познакомилась с худенькой медсестрой Наташей и моим хирургом Сулейманом-Бауди. Он доктор из московской больницы № 9.
Врач — чеченец. Медсестра — русская. Оба из Москвы.
Единственное, что оказалось плохо, — я требовала свой большой осколок. Но его мне не отдали. Зато дали справку о ранении с печатью МЧС.
Потом нам немножко повезло: «скорая помощь» везла какую-то женщину в город Моздок, в госпиталь. Больную спасали. Врачи на ходу делали ей уколы. Поэтому на обратном пути машина подвезла нас ближе к дому. Высадили за три квартала — дальше не могли проехать из-за завалов.
Мы передохнули на скамье, под горячим солнышком и поплелись домой.
Доктора предупредили:
– Через день следует приходить, менять повязку!
Дали салфеток и бинтов. Бесплатно!
Сказали:
– На случай боев, если не сможете добраться к нам.
К ночи обезболивание ушло. Горели раны! Я принимала лекарство.
Мама одна пошла за кашей. Она попросит для меня питание — домой.
Вечер
Все в порядке. Мама пришла. Еда еще теплая. Можно не греть.
Бабушкам мы дали в честь моего выздоровления какао с молоком, а соседу Валере — немного каши на тарелке.
Будур.
21 февраля 2000
Сынишка пожилой чеченки, которая учила Раису молитвам, оказался русским! Он не родной, а усыновленный. Ему 23 года. Принял ислам в 1993 году. Работал
Этот парень слышал от дворовых кумушек об Аладдине.
Рассказал, что никогда не думал обо мне, но однажды я явилась в его сон и представилась: «Я — царевна Полина-Будур!»
Его ночное виденье особенно поразило меня. Об этом имени знали четверо: Аладдин, я, Джинн и мама.
Алкаш Вовка сегодня отколол такую штуку: взял и поцеловал мою маму в макушку. Какой позор! Невыносимо терпеть такое нахальство!
Мама рассмеялась и почесала это место.
Подруга Аладдина.
24 февраля 2000
Швы мне не сняли. Сделали перевязку.
Доктора посмотрели ногу и сказали:
— Там большая пустота. Нельзя поднимать тяжести, много ходить — опасно.
В другой палатке пластырем на указательный палец руки приклеили маленькую батарейку, как от часов. Объяснили:
— Она ускорит заживление. Точка на твоем пальце, соответствует ране на ноге!
Мне сделали укол с сердечным лекарством, и мы отправились в столовую.
По справке получили в отдельной очереди четыре баночки паштета. Они очень маленькие, железные! Но как раз по две, удобно делить.
О моем новом друге позволь, Дневник, замолвить слово: Алик — его чеченское имя. Он человечен. Много рассказывает о себе. О прошлом. О наркотиках. Тюрьме. Алик признался, что несколько раз был доведен до крайнего отчаянья отношениями в семье своих русских родителей. Пытался покончить с жизнью. Вскрывал вены. Вешался. Его чудом спасли.
Будур.
26 февраля 2000
Вчера у нас сидел Алик. Мне было скучно! Временами жаль его.
Сегодня я поссорилась с мамой.
Вернее, не ссорилась. Просто так получилось. Мама долго искала ручку.
Не могла ее найти. А «писатель» в доме — только я. Она рассердилась!
Сразу покрыла меня матом. Когда мы вышли за кашей — продолжила свою речь на улице.
Я прошла с ней рядом немного, потом плюнула и повернула назад, домой.
Полезла под кровать, ища проклятую ручку, а там здоровенная дохлая крыса! Но ручку я нашла! Сосед Алик проследил — мамы нет. Явился в гости и заговорил со мной про «замуж». Я честно сказала:
— Нет! Но приходить и общаться — можно.
Алик заявил, что не настаивает. Будет проведывать нас, как сосед. Хорошо, что он есть. Мне не так одиноко. Спасибо ему за это.