Дневник
Шрифт:
В начале месяца будто бы было пересмотрено дело Бродского и он освобожден, но не реабелитирован, а отбытый срок ему зачтен за весь срок наказания.
Вот два резко противоположных факта.
16 сент. Был в городе. Редакция «Новый мир». Встреча с приехавшим вчера Левой. Подробности об аресте Синявского. Вместе с ним арестован переводчик Даниэль.[130] <…> Что-то вроде истории с Тарсисом[131], но Тарсис делал это открыто, а они замаскировано. Кого-то будто бы уже вызывали как свидетеля (С-ва?)[132]. Совершенно непонятно, зачем это все нужно было Синявскому, завоевавшему себе прочное и уважаемое и даже почетное положение и считавшегося «надеждой»
Умер Степан Злобин, добросовестный, честный писатель[133]. <…>
Встреча на остановке такси с Шаламовым. Он зовет к себе.
18 сент. <…> Сегодня снова в городе: у Шаламова и в ЦДЛ на гражданской панихиде по С. Злобину. От Шаламова огромное впечатление. Глухота, дергающиеся движения, нечто вроде внешнего юродства, и сложный быстрый ум, вкус, тонкость. Убежденность, как у протопопа Аввакума. Говорим о Колыме. Его история в целом. Его проза и позиции. О вымирании классического романа. О «документальности» новой прозы. Его жены писательницы Ольги Неклюдовой нет. Мещанская квартира на Хорошевском шоссе, рядом с квартирой Штока. Он пишет в школьных тетрадях карандашом. Взял у него папку «Колымских рассказов»[134]. В ЦДЛ народу до неприличия мало и народ какой-то непонятный. Не более десятка знакомых лиц: Паустовский, Бек[135], Рунин[136] и др. Все жалко и горько. К. Г. [Паустовский] злословит об Оттене и его сценарии и вяло зовет звонить и приходить. Татьяна[137] нервная, резкая.
Был обыск у машинистки, печатавшей Б. Л. [Пастернака], какой-то Марьи Казимировны[138]. Забрали две машинки, папки и ее саму, но после допроса вечером выпустили. Рассказы о Синявском как о человеке с огромным неутоленным честолюбием. <…> Его еще не уволили из ин-та, но зарплату его жене не выдали. <…> Никто не сомневается, что арест не безосновательный и ходит эта версия об Абраме Терце. Все очень странно. Невозможно понять, зачем это ему было нужно: ведь его вполне легальная работа по Пастернаку и нужнее, и серьезнее этих литературных авантюр[139]. Но м. б. это неправда. Некоторые, как С., патологически испуганы. Он хоть был знаком с С[инявским] и Д[аниэлем]. Но испуганы и те, кто, подобно мне, их никогда не видел в лицо. Это все как-то связывается с бродящими слухами о переменах в правительстве и тревожном международном положении.
20 сент. <…> Надежда Яковлевна. Разговор на Страстном бульваре. Встреча с Португаловым. Разные встречи и разговоры. <…>
В городе все говорят о Синявском. <…> Новые рассказы о С-ом: нечто вроде славянофила, увлеченного Киреевским и Хомяковым. Интерес к вопросам связи религии и культуры. Аполитичен. Мягок, спокоен и тверд. Интерес к Пастернаку неслучаен. Н. Я. считает, что «проблема Пастернака» играет тут главную роль. Но почему же тогда выпустили однотомник? <…> Новое: к жене С[инявского] Марине[140] ходит полно народа, не боятся; она шутит, что стала самой модной женщиной Москвы. Версия — что хотят напугать интеллигенцию, остановить потоки «второй литературы», какие-то запреты хранить рукописи (какие?). Слух об изъятии у кого-то рукописи романа Соложеницына, которую тот взял из ред. «Нового мира». Все взволнованы, пожалуй, больше, чем напуганы.
22 сент. <…> Н. Я. сегодня звала к себе: у нее будет Шаламов. Мог бы успеть до поезда, но вряд ли поеду.
Сырой, осенний день. А еще вчера был солнечный.
К. Г. [Паустовский] не исполнил обещания и не настоял на утверждении Левы: ни в новое собрание сочинений — редактором-составителем, ни в сборник статей (фактически составленный Левой), выходящий в «Сов. писателе». Он помнит о своих обещаниях только
26 сент. Нынче рано утром вернулся из Ленинграда. <…>
<…> Статью Лифшица о Дымшице решили попридержать пока. Циркулируют слухи, что арестован еще некто, тоже приятель Синявского, с украинской фамилией. Будто бы С. признался в авторстве «Абрама Терца». Слово «Терц» означает, что сочиняли втроем, от «терцины»??!![141]
Встретил Сарнова. Он небрит и удручен. Снова мнения и версии об «Абраме Терце». Насчет ареста Калика[142] — вздор: вчера его видели. Третий (Грицай)[143] тоже не арестован. <…>
3 окт. <…>
Письма Эмме, Нине Ивановне[144] и Беньяш. <…>
Говорят, на Нобелевскую премию выставлены три кандидата: Паустовский, Шолохов и какой-то латиноамериканский писатель Асканьес [в машинописи так] (или что-то в этом роде). Если это правда, то это занятно: кто бы ни получил из наших — это будет пощечина и обида другому, а стало быть и его литературным друзьям. В случае забаллотирования Шолохова и получения премии Паустовским — почти политический скандал. Но конечно Шолохов как писатель больше Паустовского. А как деятель — менее симпатичен[145]. Милейший Константин Георгиевич — типичный «врио» великого писателя. У нас сейчас этих «временно исполняющих обязанности» полно во всех областях и помимо литературы. И он невольно стал точкой пересечения интересов, влечений и отталкиваний всех слоев, кому надоела казенщина и официозность. Кроме того еще это удар по Федину и Леонову, которые, хотя они и очень разные, тоже, так сказать, «государственные писатели». <…>
У Твард[овского] был резкий разговор с Демичевым[146]. Цензура не пропускает статью «От редакции» в № 9 журнала, где защищается повесть Семина и Солженицын. Он поговаривает, что уйдет из журнала, так как невозможно стало работать. Будто бы Демичев его уговаривал остаться, не знаю, искренне ли.
4 окт. С утра еду в город. <…>
ВУАП снова, в который раз, выручает меня и можно считать, что машинка оплачена. Мне причитается за гусарчиков 60 р. и еще 140 я беру авансом.
Встречи: А. Бек, Устинов[147], Шатров[148] и другие. <…>
Зашел к Н. Я. У нее было обострение язвы, она лежит. «Простор» просит у нее еще стихов О. Э. Не испугались.
В Англии вышла проза М-ма и его «Разговор о Данте» по-английски. По ее словам, перевод очень хорош. Прислали ей и 1-й том М-ма по-русски (кажется, немецкое издание)[149]. По ее словам, комментарии глупейшие. <…>
Рассказывают об обысках у какого-то теософа, друга Соложеницына, пишущего о нем[150], и у сестры жены Солженицына. Будто бы забраны рукописи романа Сол-а, но после его жалобы возвращены[151]. <…>
5 окт. <…> Достал только что вышедший том «Избранного» Кафки. В нем «Процесс» и рассказы. В Лавке [писателей] делалось бог знает что. Мне повезло, что мы с Левой почти случайно зашли туда. 250 экземпляров продали за три часа. <…>
М. б. завтра поеду к И. Г. — звонил ему и говорил с Нат. Ив-ой [Столяровой].
7 окт. Ночевал в городе, так как только в первом часу ушел от Эренбурга, просидев с ним с 8 часов вечера.
<…> Для отдельного издания [он] написал в книгу «Люди, годы, жизнь» главы о В. Гроссмане и Тынянове и по-новому главу о «Черной книге». <…>