Дневник
Шрифт:
В понедельник я по обычаю пришел к Батюшке и между прочим сказал и о своем ночном хождении.
— Нет, я не благословляю ходить ночью и одному. Батюшка Амвросий и батюшка Анатолий не благословляли.
— Почему? — спросил я.
— Потому что ночью бывают бесовские страхования. А вот днем можно и одному.
Хорошо, что меня предупредили об этом.
Однажды Батюшка сказал мне:
— Если бы я не был начальником и старцем, то я читал бы только жития святых и святоотеческие книги.
Я помню, как еще зимой Батюшка сказал мне:
— В человеке замечается три части: тело, душа и дух. Это видно из слов Богоматери, сказанных Ею на приветствии Елизаветы: «Величит душа Моя Господа, и возрадовася дух Мой о Бозе, Спасе Моем».
Я постарался сейчас припомнить то, что тогда Батюшка говорил, но не знаю, верно ли я передал это.
Вчера Батюшка говорил мне о том, какая борьба была у него в душе, когда его послали на войну в Муллин. Когда Батюшке объявили о назначении его на Восток на войну, Батюшка почувствовал всю трудность исполнения сего послушания, но не отказался, а принял его как от руки Господней, хотя оно было плодом недоброжелательства некоторых.
— Здоровье мое было плохое. Как поеду, думал я, — говорил Батюшка, — куда такому хилому старику проехать несколько тысяч верст? Вы знаете, у меня есть болезни, которым удовлетворять в дороге очень трудно, особенно в вагоне при многолюдстве. Я думал, что не доеду. Затем в уме другие мысли, а именно: «Как ты будешь служить один, не зная почти богослужения, когда ты еще так неопытен? Как ты будешь отправлять требы, крестить младенцев, когда ты ни разу не крестил? Как ты будешь отпевать усопших, когда ты ни разу еще не отпевал? Как ты будешь ладить с начальством и врачами, если они будут евреи? Они будут над тобой издеваться! Как ты сразу из Скита попадешь в многолюдство, да еще в женское общество сестер милосердия? А сестры милосердия все — переодетые публичные женщины. Как они будут смотреть на тебя? Как на твое здоровье повлияет тот климат, к которому ты не привык?» — И прочее, и прочее.
Но я только отбивался молитвой Иисусовой. Когда я это пересилил, враг переменил свои действия, он начал возбуждать к клеветам на меня едущих со мной. Это было очень тяжело. Так продолжалось до Харбина. Когда же я был отправлен в Муллин, я избавился от «гонящих мя», свободно вздохнул и попал прямо словно в рай. Одна природа чего стоит: синие горы, леса, степи с миллионами цветов. Между мною и окружающими установились простые, дружественные отношения. Главный врач оказался хохол, и все другие были истинно русские верующие люди, в том числе, конечно, и сестры милосердия (некоторые из них и сейчас относятся письменно к Батюшке). Хорошо мне там было…
Вот я и думаю: несмотря на то, что все слагалось так неблагоприятно для Батюшки, но он, будучи верен добродетели послушания, получил воздаяние. А много скорбей понес Батюшка! Враг сильно ополчался, но Божия благодать не оставляла.
Вчера пришлось, хотя и немного, побеседовать с Батюшкой. Не берусь записать всю беседу, а отмечу только некоторые мысли.
— Молитва бывает, — говорил Батюшка, — во-первых — устная, во-вторых — внутренняя, сердечная, в-третьих — духовная. Внутреннюю сердечную молитву имеют весьма немногие, а имеющие духовную молитву встречаются еще реже. Духовная молитва несравненно выше внутренней, сердечной. Имеющие ее начинают познавать тайны природы, они смотрят на все с внутренней стороны, постигают самый смысл вещей, а не одну внешнюю их сторону. Они постоянно бывают охвачены высоким духовным восторгом, умилением, от которых их глаза часто источают слезы. Их восторг для нас непонятен. Доступный нам восторг самых великих художников в сравнении с их духовным восторгом есть ничто, ибо он душевен. А преп. Исаак Сирский говорит еще о четвертом роде молитвы, молитве выходящей за предел нашего сознания. Что это за молитва, я не
Просвещение научное может быть усваиваемо всеми народами без различая, но нравственное просвещение и чистота могут быть свойственны только христианам. В монастыре достигнуть нравственного совершенства удобнее, чем в миру. Как в миру, так и в монастыре волнуют человека страсти, но в миру с наслаждением предаются страстям, если не на деле, то в слове и мысли, а в монастыре идет борьба против влечения страстей, за что и получается от Господа награда и нравственное очищение…
Преп. Серафим Саровский говорит, что кто в монастыре не творит молитвы Иисусовой, тот не монах. И страшно подумать, добавляет: «тот обгорелая головешка». Да, необходимо иметь хоть какую-нибудь молитву, хоть самую маленькую.
Пока более не припоминаю.
Вчера Батюшке молоденькая девушка, служащая в горничных в Калуге, принесла подарок — крест медный и бархатные вышитые серебром воздухи.
— Сердце умиляется, — говорил про нее Батюшка. — Эта девушка лет 18–ти. Она была у меня в 1905 году. Побывав в Оптиной, она возымела желание когда-либо еще побывать и привезти мне подарок. Для этого она решила накопить денег. Получает она теперь на 1 рубль больше прежнего, именно: 5 рублей в месяц. Целых три года: 1906, 1907, 1908 она копила деньги. Наконец, накопила и привела в исполнение свое желание, а именно: съездила в Киев помолиться у Печерских чудотворцев и других святынь киевских и купить там подарок для батюшки Варсонофия в Оптину. Крест купила за 7 рублей, а воздухи — за 10 рублей, всего, значит, 17 рублей, да самая поездка в Киев обошлась рублей в 20, выходит 37 рублей. Да в Оптиной сколько еще проживет, израсходует. И блаженствует теперь!» Я, — говорит, — теперь спокойна: взяла благословение у киевских угодников Божиих, сделала подарок Батюшке. Слава Богу!» — Конечно, принята Богом ее жертва.
Сегодня Духов день. Очень мне понравилось за обедней то, что в 2–3 саженях от храма на яблоне сел соловей и пел. И как он пел было слышно в храме. За пением мне, конечно, не было слышно соловья, но лишь только прерывалось пение, мне становились слышны свист и чоканье соловья. Сколько простоты, сколько самой чистой поэзии!
— Лица людей святой благочестивой жизни имеют на себе отпечаток этой святости. Эти лица имеют ту особенность, что при взгляде на них они как-то поражают и производят сильное впечатление. И даже по прошествии продолжительного времени не забываются. Таких людей видел я. Однажды я подумал: не видение ли вижу я, ибо было что-то неземное.
Это мне Батюшка недавно говорил и назвал имена тех святителей, но я забыл их.
Я недавно просил у Батюшки благословения выписать из Москвы цветочных семян и посеять у себя под окном. Батюшка благословил, сказав, что эта моя мысль — самая невинная. Батюшка любит цветы, и прежние старцы тоже любили. О. Анатолий, кажется, даже сам участвовал при рассаживании цветов. Я с детства любил цветы. Бывало сам копал гряды и клумбочки для цветов, сажал, сеял, пересаживал. А иногда даже и воровал цветы у бабушки, за что мне в один прекрасный день и попало.
Недавно у Батюшки была одна девица, к которой Батюшка относится очень хорошо. Иногда при письменном сообщении с ней Батюшка, желая сделать ей приятное, напишет письмо зелеными чернилами на какой-нибудь цветочной хорошей бумаге, положит в конвертик и пошлет. И теперь, насколько была возможность, Батюшка беседовал с ней, исповедовал. Он оставлял ее еще побыть в Оптиной, но она спешила куда-то и поэтому уехала в Духов день. Перед отъездом она пришла к Батюшке. Батюшка принял ее и очень ласково и хорошо простился с ней. Вдруг вскоре после ее ухода приходит с гостиницы мальчик и приносит письмо от этой девицы. Батюшка читает письмо и не может понять, ради чего она написала подобное письмо. Ей показалось, что Батюшка очень холодно, даже с ненавистью простился с ней, она очень расстроилась и, наконец, решилась написать Батюшке, пока не уехала, прося объяснить причину этой ненависти. Батюшка тотчас написал ей утешительное письмо, а мне сказал: