Дневники 1928-1929
Шрифт:
Садясь за стол обедать, Громкоговоритель в лучшем случае изрекает жене «Гуменница!», а бабушке: «Носатый черт!», обыкновенно жене он говорит одно короткое слово, которым выражается то, что до него она имела двух детей от разных отцов. Бабушку просто кроет по-матерному. В тоне Громкоговорителя есть что-то абсолютное, когда он произносит в семье матерные слова, это как бы необходимые гвозди его власти, говорит, как будто молотком гвоздь заколачивает. У старого хорошего хозяина этих слов не услышишь, они говорятся только в самом крайнем случае. Женщины почти никогда не ругаются по-матерному. А потом я думаю, что смысл этих слов коренится в патриархальном быту,
Натаска Нерли. По бекасу в защищенном от ветра месте, по обыкновению, добралась по следу и спихнула. По тетереву, причуяв у моей ноги, повела верхом, потом, когда он отбежал быстро, накоротке устремилась к нему, хлюпая носом по следу, и спихнула.
Смеясь над Даувальдером, что не дождался работы Дубца, а вот теперь самому не лучше. Надо бросить водить собаку по бекасам. Надо просто ждать случая и естественного роста сознания. По гаршнепам надо поводить и по куропаткам. В особенности по куропаткам, как было с Кентой.
Надо заметить, что отодрать собаку от земли и заставить вести верхом на бекасе так же трудно, как и на тетеревах. Очень возможно, что куропатка самая лучшая дичь.
По неподвижной дичи-то она сделает стойку, да поди найди такую, да и на что это нужно: сколько же было стоек по мертвой или подстреленной дичи. Собаку горячит след, — как сделать, чтобы она верхом и тихо по следу шла?
Пришел Андрюша из лагерей допризывной подготовки, загорел, поздоровел. Рассказал о маневрах, что стреляли боевыми снарядами в воздух. Я спросил его: «Весело было?» Он ответил: «Нет, дисциплина тяжела, очень утомительно, все стремились поскорей отделаться». И еще он сказал, что вся эта «государственная игра» чрезвычайно дорого стоит. «Вас бы направить к мужикам, — сказал я, — дороги чинить, хозяйство налаживать, просвещать их, украшать их жизнь. Едва ли кто-нибудь посмел <бы> напасть на нас, если бы мы героически бросились все в творчество мирной жизни». Петя на это ответил: «Это утопический социализм».
Вот чем и ужасна эта политграмота, что в ней есть ответы на все, ничем уже сверх нее нельзя удивить, ничем завлечь. Надо спросить их сегодня: «Мы для государства или государство для нас? И если для нас, то мы для кого?» Возможно, они скажут: не знаем, учитель, скажи! Я-то скажу! Я скажу: «Мы живем в природе и между людьми для согласия». Возможно, они скажут: «А для чего согласие?» Я отвечу: «Для музыкального преображения мира».
<На полях>Пазуха плеса. Остров плавучий заслонил плес.
Говорят, что будет голод. Но я думаю, что городская жизнь окрепла и для горожан голод не будет чувствителен, все равно как мало чувствительна относительная нищета деревенского люда и в не голодное время.
<На полях>Благовещенск. Краснофлотская, 7. Филот Николаевич Чиликин.
Убирают картошку, а овес стоит некошенный и местами зеленый,
Мелькает мысль для писания забраться на месяц в Царское Село.
Завтра идем искать куропаток на полях между Пустым Рождеством и Вонятиным по речке Крестнице и притоке ее «Вздерни ножка!».
21 <Сентября>. Рождество Богородицы.
До полудня был дождь, потом солнце. Мы ходили в Пустое Рождество и вернулись почти пустыми.
Хулио. Бросил эту претенциозную и малограмотную книгу. Заметил в ней пафос механического движения и человеческой диктатуры. Думается, что не случайно сошлось: бессмыслица движения поправляется неподвижностью.
К Алпатову.
Революционное движение (интеллигенции) в России несомненно отразило в себе характерные черты народного расколо-сектантского движения.
Начиная от раскола, кончая сектой «Нового Израиля», эти народно-религиозные порывы все одинаково испытывают одну трагическую судьбу: свою местную правду они выдают за универсальную истину и погибают в борьбе с универсальной истиной, омраченной частной неправдой. Все кончается омирщением «согласия» раскола или секты.
В интеллигенции сложились такие же секты, из которых каждая имела претензию на универсальную истину. Победившая всех их секта большевиков до сих пор борется за универсальность (интернационал) и на наших глазах постепенно омирщается.
Надо продумать. 1) Русский быт, разлагающийся на быт религиозного народа и безбожной интеллигенции, очень возможно, что «интеллигенция» тогда явится как одна из сект народной жизни. Итак, тема: русская интеллигенция как одна из сект народного религиозного движения. 2) Если для каждой из сект основным вопросом существования является борьба за универсальность, то в секте интеллигенции этот мотив доходит до крайности ради универсального, все бытие объявляется мещанством, как нечто местное (ничего у себя, дома и все в интернационале).
Секта «Новый Израиль» пусть будет последним звеном разложения православия, еще один шаг, и она будет сектой не народа, а интеллигенции. В чем этот шаг? Легкобытов — гений секты. С другой стороны, Блок как законный охранитель и обладатель универсально-творческой идеи (Христос Мережковского: «во плоти»). «Реакционность» богоискателей состояла в том, что они искали «плоти» (что значило: церкви), в то время как революционная интеллигенция (Базаров и др.) продолжала отталкиваться от всего местного (плоть, церковь) в стремительном движении к Интернационалу.
Два Блока: Христос — это я, Блок, поэт (т. е. это культура, это Христова культура и значит Христос живет в стихах Блока).
Друг мой, верьте мне, что не из тщеславия и не от избытка сознания стал я летописцем. Нет у меня никакого стремления к славе: вот именно потому я и стал летописцем, а не погиб в творческом действии, что не было у меня в то время ясного сознания для действия. Мне нужно было пережить, продолжиться, подрасти, как дерево, чтобы в новых условиях начать понемногу догадываться о значении минувшего, скажу яснее: в настоящем из прошлого догадываться о будущем. Стал бессильным у порога к действию, в то время я довольно винил себя и достаточно был наказан. Теперь я понимаю так ясно, что винить себя мне было не за что: я должен был сохраниться для догадок о прошлом. Так все равно любой хороший отец бережет своего сына и отдает для него свою жизнь, сам того не зная, чтобы сын продолжил его самого и впоследствии догадался о том, что непонятно было отцу.