Дневники 1928-1929
Шрифт:
В детском отделе раздражающее число редакторов. Смехотворно!
Вечером явилась Коза, у нее туберкулез. Узнал от нее, что и мать ее, и брат, и все уверены, что она моя любовница. Вот пример нелепости суда по «гласу народа».
На Лиговке сплошь пьяные. Мы вспомнили с Козой, как шла под флагами в 17-м году, и сказала: «Ничего не вышло!»
<На полях>Отд. издание Араб, Башмаки, Родники. Собаки.
20 Ноября.Билет на завтра — Эрмитаж. Звонок к Разумнику. Книги.
Бывает, пелена спадает с глаз, и жизнь открывается только потому, что совершился перебой
Ольга Форш от некоторого успеха на старости лет в Советской России как бы раздулась и несет сама себя. Это же надо сказать и о С. Д. Мстиславском.
Прекрасно держится Е. И. Замятин, с народом просто и почти задушевно, кажется, вот он и весь тут, и ничего такого особенного нет, и вообще, есть ли у людей что-нибудь особенное? А между тем, конечно, эта простота условная. Так держатся очень культурные англичане, это у него от них.
Тяжело смотреть на жилище Разумника с оборванным звонком. Он один не оправился после голода.
— Вот я борюсь, так борюсь! — сказала К<оза>, — я выдерживаю постоянную геройскую борьбу.
— За себя борешься, — ответил я, — за свое существование.
— Кто знает… — вздохнула она, — может быть, кому-нибудь это и нужно.
21 Ноября.Прогулка по Неве. Вечер в Царском у Толстого. В 11 1/2 с курьерским в Москву. Ночью снег. Утром мороз и пороша.
У Толстого были: Разумники, Замятины, Булгаков и какой-то адвокат с женой (адвокат пресмешного вида, потому что нос попугайчиком на очень широком лице). Я читал рассказ «Журавлиная родина», Толстой пьесу «Петр». Шампанское рекой. Толстой в год проживает 40 тысяч. Есть ли сейчас еще кто-нибудь такой?
22 Ноября.Мороз. Первая пороша; недостаточная для гона. Халатов просил написать ему в форме докладной записки об отношениях автора, читателя и писателя… о желательных в настоящее время условиях лит. творчества с точки зрения более тесного общения автора, издателя и читателя.
О мерах.
Уважаемый тов. Халатов,
на Ваше предложение высказать свои соображения относительно условий литературного творчества, наиболее благоприятных для сближения автора, издателя и читателя, я в настоящее время могу ответить, поскольку литература является одним из видов хозяйственной деятельности и, как таковая, подлежит учету наравне с другими производствами. Становясь на эту точку зрения, я характеризую литературную деятельность как явление <1 нрзб.>заботы о существовании, охватывающей планы столь отдаленного будущего, что в отношении настоящего может быть «бескорыстным». Объективно искусство есть хозяйственное обеспечение, субъективно — оно всегда самоограничение.
Ни для кого не тайна, что общее хозяйственное творчество в стране закупоривается явлением бюрократизма. Последствием этого бедствия в литературном производстве является безжизненность, и, следовательно, внутренняя разобщенность автора, издателя и читателя. Не имея в виду высказываться ни о причинах названного бюрократизма, ни о борьбе с ним, я остановлюсь только на том факте, что, несмотря на все чудовищные препятствия, какие ставит бюрократизм литературному производству, все-таки в наше время пишется некоторое число красивых и полезных книг. Таким образом, я все же считаю обязанностью высказаться об условиях литературного производства, потому что накопление литературных ценностей все-таки происходит, несмотря на все чудовищные препятствия. Итак, я выскажусь о борьбе
Разделяю творческий процесс в литературе, как принято, на формальную и литературную стороны. Со стороны формы в настоящее время господствует роман, который писать, как известно всем беллетристам, несравненно легче и выгоднее, чем рассказ-миниатюру и новеллу. Каждый совершенно бездарный человек может писать роман. Размножение пухлого романа и повести молодыми беллетристами есть бытовое явление, тесно примыкающее к господству бюрократизма. Роман пишется в комнате, корреспонденции, письма, наброски и рассказ-миниатюра могу быть написаны в поле и у станка в перерыв между работами. Прежде чем браться за роман, старые романисты-классики постоянно развивали свою мускулатуру на многих вещах, не брезгуя часто и корреспонденцией в газету. Дневники Льва Толстого свидетельствуют о почти ежедневных его упражнениях. Было бы чрезвычайно желательно в настоящее время поощрение писания всякого рода миниатюр высокохудожественных для больших журналов и заостренных на злобу дня сатир и т. п. в газетах. Не мешало бы еще объявить конкурс на краткость и силу рассказа, новеллы и т. п.
Переходя от формы к содержанию, я обращаю внимание Ваше на господствующую тенденциозность, идеализм, заказной оптимизм всякого рода произведений современности. В конце концов, огромное большинство произведений не имеют в себе материала как такового, содержанием литературных произведений является идеал, редко свой, наивный, но больше всего примыкающий к казенному оптимизму. Как борьба с <1 нрзб.>пухлых романов посредством живых, острых рассказов и новелл является борьбой с бюрократизмом, точно так же исследовательское устремление молодых авторов в жизнь за материалами было бы другого рода борьбой с тем же бюрократизмом.
Я не хочу сказать, что искусство во все времена должно непременно гоняться за жизнью, что исследование должно заменить придумку, я хочу сказать, что в наше время погоня за жизненным материалом необходима как противоядие мертвящей силе бюрократизма, устраняющего внимание к действительности. Чисто формальное, бюрократическое отношение к материалам жизни прежде всего сказалось на языке. В эпоху государственного устремления к интересам трудящихся, рабочих и крестьян мы совершенно утратили восприятие устного словесного творчества многомиллионных народов Союза. Огромная отсталость в творчестве материальных вещей цивилизации <3 нрзб.>устного словесного творчества для себя самих, для своего обихода. В словесной силе народов сказалась вся их сила, все их лучшее. Однако, такое бедственное положение нищих народов, обреченных на устное словесное творчество, создало в нашей стране исключительно благоприятные условия для проявления особенной силы литературного слова. Мы это легко поймем, если возвратимся к принятому нами определению искусства как нашей заботы о будущем. Сила русского слова является за счет отказа от всяких материальных ценностей. Это хорошо понимали все гении русского слова, и благодаря этому пониманию создавались ценности такой силы, что заставили слушать себя все народы мира.
Почему же в наше время, когда открылись взоры трудящемуся человеку, язык его на страницах газет и журналов явился в таком обезображенном виде, что часто даже и непонятен народу? Однажды я дал деревенскому мальчику свой рассказ о еже и собаке, написанный для пятилетних. Рассказ походил на сказку и там был прочитан с большим успехом. Я потом спросил одного умного крестьянина, почему так понравилось, и он ответил: «По-русски написано».
Масса устремленных в краеведение сил селькоров и рабкоров никак не может понять, что сила их убеждения заключается в силе слова, что единственное их и страшное оружие — слово и что слово это нужно достать у самого трудящегося человека во время его производства.