Дневники 1932-1947 гг
Шрифт:
Несколько отрывочных записей.
15-го в Нескучном был устроен прием Президиумом Академии всех участников. Мы были очень озабочены получением статьи Комарова. Писал же ее обычный помощник — Борис Кузнецов, зам. директора института Естествознания. В это день мы напечатали его статью об истории Академии, но лично я его не знал. Послал Капырина разыскать. Капырин зовет — вот он. Я подхожу. Высокий, блондин.
— Тов. Кузнецов?
— Я
— Бронтман.
— Очень приятно.
— Статью вашу видели?
— Видел.
— Претензий
— Никаких.
— А у нас есть. Очередь за второй статьей.
— На это время же нужно.
Вижу, упирается.
— С вами Поспелов хотел об этом поговорить.
— Он здесь? Пойдемте.
Пошли. Подвел. Только хотел знакомить — смотрю, Поспелов сам с ним радостно здоровается, и вдруг начинает меня расхваливать: мол, король репортеров, награжден за то-то и за то-то. Я тащу разговор на статью, а Поспелов все о другом.
Кузнецов прощается.
— А как со статьей? — спрашиваю я.
— Мы об этом еще поговорим.
Оказалось, это Кузнецов, но председатель ВЦСПС. Вот тебе и король репортеров! Поспелов хохотал до истерики, когда я ему объяснил, в чем дело.
Увидели Капицу. Подошли я и Хват.
— А, мой первый знакомый, — приветствовал он меня. — Выпьем. Не люблю журналистов, но вы — порядочные люди, а порядочных людей уважаю.
Я попросил его написать статью о дерзании в науке.
— Мало времени даете, — сказал он.
— Столько, сколько вам нужно.
— Тогда согласен. Но не торопить! Я пишу сам.
Мы попросили его прокомментировать — с кем из иностранцев стоит беседовать. Левка показал список приехавших.
— Я знаю только физиков. Вы коньячный счет знаете? По звездочкам. Так вот, буду ставить крестики — один, два, три. Три — это превосходный.
И начал быстро чирикать карандашом. По три креста получили Лангмюир, Карман, Кюри и кто-то еще.
— Обязательно займитесь Гингиельвудом, он специально выучил русский язык, чтобы лично разговаривать с нашим химиком Семеновым, с которым ведут параллельные работы. А Кюри — чудо!
Приехал Папанин на прием. В центре внимания. Окружен иностранцами.
— Сколько летели из Англии? — спрашивает он какого-то химика.
— Восемь часов.
— Столько, сколько мы от Рудольфа до Полюса.
Комаров очень дряхл. Еле двигается. Взор погасший.
На следующий день — прием в «Москве». Я сидел с Федоровым. Он рассказывал о планах:
— Завели свою авиацию Будем делать резервы. Готовим полет стратостата. Высота -24 км. Пилот — Голышев.
Я сказал ему о Прилуцком, рекомендовал.
— Пришли.
— А когда кончится дождь?
— Ты все о трусиках мечтаешь, — засмеялся он. — А ты об овощи подумай.
Встретил там Н.Н. Зубова. Контр-адмирал. Страшно горд этим, называет себя в третьем лице «адмиралом русского флота». Я начал подбивать его на экспедицию на Север. До какой, мол,
— На самолете — это не наука, — отрезал он. — Нужно на ледоколе, обязательно на советском, на «Ермаке». И во главе — адмирал русского флота. Тогда это привлечет всеобщее внимание.
— Нам нужна в Арктике земля Сталина, — сказал я. — Беретесь найти? Честь-то какая!
— Вот так я тут, 60-тилетний ученый, за бокалом ее и выдам.
— Но есть земля к норду от о. Ушакова?
— Бесспорно. И большая.
— А земля Джиллиса?
— Бесспорно.
— А Андреева? А Санникова?
— Я восточный сектор плохо знаю.
Авдей Лубович, репортер «Последних известий по радио», рассказывает.
16-го июня, на торжественном открытии сессии в Большом театре было оглашено приветствие ЦК и СНК. Это было часа в три дня. По радио его передали в 7 ч. вечера. В 7:30 позвонил Поскребышев (председателю редколлегии Пузину)
— Почему так поздно передали?
— Только что получили от ТАСС.
— Не годится. Радио для того и существует, чтобы немедленно доводить все новости до населения. Все важные вещи вы должны получать непосредственно, а не из ТАССа. А ТАССу мы тоже укажем.
На следующий день радио весь день — в ходе заседания — передавало о ходе заседания (в Колонном зале). 18-го в 11 ч. утра открылся процесс над поляками. В час дня радио передало подробнейший отчет.
В Ленинграде мы насели на физика Саха, чтобы он рассказал свое мнение о достижениях русской физики. Тот долго и старательно объяснял, а в заключение отослал к… его статье, опубликованной в сборнике «XXV лет советской физики».
Много обменивался любезностями с аэродинамиком, доктором Теодором Карманом. Ему 60 лет, на вид — 45.
Переводчица сказал ему, что я летал на Полюс.
— В 1937 году? — быстро спросил он. — Я тогда был в Москве и встречал вас. Это было грандиозно!
Прокомментировал, что я очень корректен, не в пример американским журналистам. Я ответил, что удобообтекаемые самолеты движутся быстрее. Он засмеялся.
На сессии подошел ко мне Ширшов. Он — Наркомфлот.
— Здравствуй, Лазарь. Во время войны наш флот был засекречен, а делал хорошие дела. Сейчас вето снято. Надо бы написать. Заходи, поговорим.
— Заходи, поговорим, — в тон ему ответил я.
…июня наградили Поспелова орденом Ленина. После номера собрались у него в кабинете человек 8-10 и вспрыснули. Очень взволнован. 18-го чествовали его в Серебряном бору. Он рассказывал о внимании Хозяина к газете. Однажды сказал: «В „Правде“ мало пищи для ума». Другой раз: «Мы с т. Молотовым тоже газетчики». Внимательно следит за газетой, вплоть до опечаток (в сообщении СИБ было пропущено «не»). После этого у нас ввели институт считчиков и барабанщиков.