Дневники св. Николая Японского. Том ?II

Святитель Японский Николай Дмитриевич

Язычник из Коци, что просился в русское подданство, прислал пакет на имя нашего посланника с просьбою передать его. Отослал сей пакет к нему обратно — пусть сам отправляет прямо в Посольство, если хочет; Миссия не имеет назначения входить в дела подобного рода.

21 мая/2 июня 1897. Среда.

Катихизатор в Мориока, Сергий Кобаяси, просит разрешить ему повенчаться на девице, которой только пятнадцать лет и один месяц. Просят о сем также: отец девицы, семидесятишестилетний старец, больной и близкий к смерти, делающий Кобаяси своим приемышем, и катихизатор в Оодате, Василий Усуи, ибо девица — Сионоя по фамилии, христианка (дом Сионоя издавна христианский) Церкви в Оодате. Ручаются все они, что невеста, хотя и столь малолетняя, но вполне возрастная, так что по виду ей никто не даст меньше семнадцати–восемнадцати лет. О.

Борис Ямамура отказался венчать без моего разрешения; между тем все приготовлено к свадьбе, и Сергий Кобаяси прибыл для брака из Мориока в Оодате. Подивился я, что катихизатор Кобаяси так мало знаком с правилами Церкви (не венчать ранее шестнадцати); подивился и тому, что он нашел себе невесту Бог весть где, тогда как в Женской школе есть нарочно для служащих Церкви воспитанные невесты; но Господь с ними! Дал телеграмму о. Борису в Оодате, что может перевенчать.

О. Игнатий Мукояма до того большое письмо написал, что прислал его, чтобы дешевле, в виде брошюры; и ничего путного в нем нет; посетил только Хиросима и Касаока, — ни единого крещения.

Павел Сибанай описывает посещение о. Павлом Савабе Оита: тут никакого доброго действия не произвело оно, — не в духе, значит, был о. Савабе.

Петр Ямбе, причетник в Оосака, просит пособия на дорогу его семейству в Сендай и себе самому для сопровождения своей семьи. Рассердило сие письмо. Нет конца денежным просьбам! Послал одиннадцать ен, и больше, чтобы не просил.

Антоний Обата просит на воспитание двух мальчиков–сирот из Фунао; написал, что по полторы ены в месяц каждому буду посылать на учебные принадлежности, — больше не могу.

22 мая/3 июня 1897. Четверг.

Вознесение Господне.

До обедни о. Симеон Юкава окрестил взрослых и младенцев девять человек. Мы с ризничим Кавамура приготовили к представлению христиан подарки Его Блаженства, Патриарха Иерусалимского Герасима, митрополита Палладия и прочих.

После Литургии, за которой приобщены были новокрещенные и много детей, я сказал, вслед за отпустом, следующие мысли: «Мы проповедуем, вы приняли; и все мы вместе уверены, что составляем здесь истинную Церковь Христову, что Сам Господь невидимо обитает среди нас… Мы имеет это свидетельство в нашей совести, поверяемой Самим Словом Божием, имеем свидетельство и вне нас: в успехах, которые Господь дает Своей Церкви преимущественно пред другими Церквами, и в чудесных знамениях милости Божией… Итак, наша Церковь, как знаем, что она уже существует и твердо стоит. — Но мы также знаем, что она, если только она истинная Церковь Христова, не есть отдельное и самостоятельное существо, а есть только ветвь Церкви Вселенской, малый член Вселенского тела Церкви Христовой. Такова ли она? Об этом мало нашего собственного суждения: нам важно иметь внешнее свидетельство о нашей принадлежности в Церкви Вселенской. Признают ли нас уже за Церковь? Молится ли о нас Вселенская Церковь, как мы молимся о ней? Сливается ли наше христианское сознание и наши православные чувства и желания с таковыми Вселенской Церкви Божией?.. И вот мы получаем все новые и новые показания того, что мы замечены, мы приняты в лоно Церкви Вселенской и составляем несомненно ветвь, хоть и очень малую еще, и очень юную… Более года тому назад возлюбленный наш брат Иоанн Кавамото, на пути сюда посетивший Иерусалим, привез нашей Церкви от иерусалимского Патриарха привет и благословение — икону Воскресения, которую я тогда и представил Церкви. Ныне вновь, с возвратившимся в Миссию о. Сергием, получены в благословение Японской Церкви драгоценные святыни от Иерусалимского Патриарха, Его Блаженства Герасима»…

И представлены Церкви, начиная с письма патриарха, — антиминс, на котором ныне в Соборе совершена Святая Литургия (об нем было только сказано, ибо он покоился на престоле), икона Воскресения с камнем от Г роба Г осподня, вделанным в деку руками самого Блаженного Герасима (икона и все затем, бывшее около меня на амвоне, на двух столиках, тотчас же за словами и показано), икона Святой Троицы на деке из дуба мамврийского, икона Трех Святителей для Семинарии из собственной божницы Его Святейшества, икона Святителя Николая от высокопреосвященного Палладия, митрополита Санкт–Петербургского, и все прочее, что было получено с о. Сергием. Затем столики со всеми святынями (до Сорокадневной иконы о. Вениамина, на которой так смешно изображен искуситель) поставлены были внизу амвона, и к ним приложился я, целуя все святыни, за мною священнослужащие и все христиане; это было вместо целования отпускного креста. Христиане с трогательным благочестием слушали мою речь, набожно крестились при виде всякой святыни, показываемой мною.

Этим (благочестием

христиан), между прочим, до слез растроган был единственный русский, бывший в Церкви, Владимир Андреевич Иршенко, приехавший лечиться от глухоты; он потом обедал у меня вместе с Кавамото.

23 мая/4 июня 1897. Пятница.

О. Андрей Метоки отправился во второй раз своего священства по Церквам; прежде всего в Каназава, где имеет повенчать катихизатора Петра Такеици, которому и десять ен сегодня на свадьбу посланы. Снабдил о. Андрея разными наставлениями; мягок очень он — не был бы очень слаб.

Екатерина Окамура, вдова, с своей мелюзгой, приехала; квартира ей уже найдена и снабжена всем необходимым для ведения хозяйства, — туда она прямо и отправилась; кажется, беременна шестым уже отпрыском Павла Окамура.

О. Фаддей Осозава рассказал, что он уладил семейное дело в Мито: христианин наш не бросит своей жены, чтобы идти на приглашение в приемыши в богатый дом.

24 мая/5 июня 1897. Суббота/

О. Павел Савабе из Янагава пишет: в Куцинохару был он (с о. Кавано), — всего три христианина там осталось, — поговорили и ушли, — остановиться на ночь–де негде было; в Фукуока Церковь юная, не подающая надежды; из католиков двое обратились, и еще есть хотящие к нам; удивляется о. Павел, что из великолепно выстроенной Церкви идут к нам в Церковь, помещающуюся на квартире; в Карацу Церковь больна: катихизатор в разладе с христианами; думает о. Павел, что о. Петру самому следует пожить там с месяц, чтобы поправить; в Янагава — вывод шелковичных червей в самом разгаре; остановился пока у священника и о Церкви еще ничего не может сказать; о Кумамото тоже после обещается сообщить.

Петр Ямада, катихизатор в Мияно, просит: во–первых, оставить его на службу опять там; это хорошо: он там имел успех, и дай Бог ему больше; во–вторых, дать в долг на свадьбу двадцать ен; берет дочь Моисея Теразава, в Наканиеда. Десять ен будет послано ему в подарок, другие десять ен понемножку уплатит из жалованья.

Иоанн Ингуци, бывший когда–то катихизатором, но развратившийся и дошедший по пути преступления до убийства, ныне осужденный на смерть, но подавший на апелляцию, письмом из тюрьмы просит денег на наем адвоката. Послал две ены.

В четыре часа в госпитале скончался бедный наш семинарист Николай Такахаси, восемнадцати лет, — самый умный и симпатичный из наших питомцев; сначала какке, потом чахотка доконали его. Умер молча, но с христианским настроением: поискал глазами иконку и крестик на стене, захотел надеть на шею; отец понял его знаки, подал ему крестик и помог надеть, после чего через несколько минут он вздрогнул и испустил дух. Теперь (одиннадцатый час ночи) он лежит в гробу надо мной, в Крестовой Церкви, и товарищи читают над ним Псалтирь, — после панихиды, отслуженной вслед за всенощною. В первый раз я увидел его в Суцу, на Эзо, и он был таким бойким и розовым мальчиком (шесть лет тому назад), и так весело и забавно кричал «Омосирой», потрясая фонарем при провожании меня вечером на отходящий пароход. Отец его был вызван из Ивадекен во время его болезни и все время находился при нем.

25 мая/6 июня 1897. Воскресенье.

В два часа покойник перенесен был из Крестовой Церкви в Собор и отпет мною с причтом и полным хором. В Церкви много было язычников. Отец тихо плакал, но трогательно его вполне христианское настроение: просветленным взором смотрит на смерть сына, — рад за него, что кончина его была христианская, и что перешел он в тот мир неиспорченным юношей. А он у него был единственный сын. Я хотел утешать его в то время, когда завинчивали гроб, но сам едва не расплакался — и от печали о потере лучшего из учеников, и от умиления при виде, как отец относится к его смерти. — Хоронили вполне по–христиански: с преподношением креста, с священником и прочих в облачениях. У гроба несли два огромные и великолепные поставца цветов — это приношение товарищей по школе (то же, что венки в России). Отец подарил четыре ен на кваси ученикам; но Иван Акимович приходил сейчас (после вечерней молитвы) сказать, что ученики желают присоединить это к той сумме, которую отец определил на памятник сыну, чтобы памятник был еще лучше. Трогательна и любовь учеников к своему товарищу, бывшему, действительно, безукоризненным по своему характеру и поведению. Стоит отметить, как совершенную редкость то, что отец сам платил в госпиталь за все время лежания там сына, — не беспокоил Миссию ни малейшей просьбой о деньгах, а он не из богатых; и это, кажется, единственный до сих пор случай, что не Миссия платила в госпиталь за лежащего там своего ученика.