Дневники

Неизвестно

Наши войска, несомненно, защищаются героически и хорошо. Происходит это потому, что многие понимают: если исчезнет защищаемый строй, то исчезнут и они. Но отсюда же и наша слабость. Т.к. строй наш, в смысле международном, очень индивидуален, и благодаря индивидуальности этой защищается, но никто, кроме его индивидуальности, защищать этот строй не будет. Следовательно, не надеясь на защиту со стороны — надо экономить свои силы. Я убежден, что у нас есть силы для наступления, скажем, в районе Москвы (иначе бы немцы там наступали), но силы эти не пускают в ход, т.к. из-за нашего одиночества есть

опасность остаться в таком случае вообще без сил.

И не кажется ли странной надежда на помощь капитализма, которому мы предсказывали, что он будет губить нас, и жестокую эту погибель тем самым как бы оправдывали? Ибо предсказание о “последнем и решительном бое” разве так неизбежно предсказа-тельно о торжестве нашей победы? Капитализм уж должен быть очень смелым для того, чтобы идти в бой заранее с твердым намерением проиграть его. Он предпочтет, чтобы мы проигрывали бой, как и происходит это в сегодняшние часы. Напечатанная сегодня передовая “Правды” говорит: “Любой ценой он хочет прорваться на простор Донских степей, форсировать Дон и ринуться дальше — к Кубанской пшенице и Бакинской нефти”. А сегодняшнее сообщение о боях за Батайск разве уже не говорит, что немец свое хотение исполнил: он форсировал Дон, в наиболее защищенном месте, у Ростова, и кинулся дальше.

Для нашего Мишки самое главное — пойти в горы. Он испытал величайшее удовольствие, когда я принес от Бабочкина ружье. Бабочкин снимается в лагерях. Снимается, говорит он, неохотно, Но все же лучше, чем учиться. Вообще апатия. О войне не говорят, радио не слушают.

— Скоро картина будет готова?

— К октябрю.

— Эх, жаль.

121

— Чего?

— Да, как же,— говорят они смеясь,— к октябрю нас уже всех перебьют.

Затем он читал отрывки из письма ленинградки. Спокойным голосом она рассказывает о людоедстве, о том, что в уборной, при очистке, нашли голову и кости съеденного человека, что люди, шатаясь от слабости, все же тащат к себе в квартиру всевозможное барахло и антиквариат, что спекуляция не уменьшилась, а увеличилась.

 

30. [VII]. Четверг.

Сборы в Чимган. Как всегда, неполная уверенность, что доедем и пропитаемся. Исправил “Проспект Ильича” по замечаниям Лежнева.

И не поспели: бензина мало, и машину решили гонять реже, нагружать гуще — “пускай ломается, но зато бензин сбережем”. Это значит, что если впервые я ехал в Чимган 9 часов, то теперь проеду все сутки.

Обед. Луков рассказывает. Костюмер сделал костюмы Эйзенштейну для “Ивана Грозного”. Он посмотрел и сказал:

— Это хорошо. Но эпоха не та.

— А пища та? — ответил костюмер.

Говорят, немцы взяли какой-то Клецк — городок в 60-ти км от Сталинграда. Не знаю, правда ли. По радио я слышал что-то оканчивающееся на “ск”, но что не разобрал. Если это действительно так, то на юге нас разгромили, как говорится, “в доску”.

Вечером послушал радио — и точно: Клецк. Стал искать по карте. Долго. Догадался посмотреть на “Б”,— нашел. Оказывается, не 60 км, а добрых 100. Это не лучше. Видимо, немцы идут до Дона, направляясь прямо к Сталинграду.

Ну что же! Надежды на союзников мало.

На себя? Если мы не в состоянии были бить немцев, когда имели хоть какую-то сеть железных дорог, то теперь вся надежда на бога.

Позвонила Войтинская. Просит статьи:

— Почему,— говорит,— вы были в прошлом году таким активным? А теперь?¹²²

Не мог же я сказать ей, что мне плевали в душу всякий, кто мог,— и заплевали всю мою активность, иначе говоря уважение к

122

слову. Да и сейчас лучше? Месяц назад получили в Москве роман, пишу им, что нуждаюсь, сижу без денег,— и хоть бы слово! Я ей сказал:

— Объяснять нужно философскими категориями. На мой вопрос, как она живет, она ответила, что у нее убили мужа.

 

31. [VII]. Пятница.

Собачий вздор. Видимо, надо для чего-то остаться в Ташкенте еще на два дня? Что слава, книги, орден — когда никак нельзя было влезть в грузовик, чтобы поехать в Чимган? Наконец мне сказали:

— Идите вперед, вас посадят.

Я и пошел как дурак. Остановился возле дома академиков. Вышел на середину улицы, поднял руку. Грузовик величественно прошел мимо. Там сидела какая-то тетя, у которой четыре дня нет хлеба, вторая — [нрзб.], а остальные — просто знакомые заведующей. Дело у них семейное, простое...

Круг наблюдений у меня небольшой, но по всему видно, что катастрофа на Северном Кавказе глубочайше всех волнует. Все говорят о том, куда пойдут немцы, как пойдут, а как мы будем сопротивляться — никто не говорит.

1 августа. Суббота.

Радио назвало три направления, умолчав о Воронеже, могли там прекратиться бои? Да. Или потому, что потеснили немцев, о чем мы едва ли стали бы молчать, или потому, что потеснили нас, о чем мы молчим. Стало быть, есть основание думать, что Воронеж сдали.

Вечером — нет упоминаний о Воронеже. Наши отступили к юго-востоку от Батайска.

В семь часов обещали все-таки увезти в Чимган. Мечтаю об этом не меньше Мишки, ибо тоска от сводок загрызла...

28 августа.

Эти 28 дней промелькнули, как один. Восемь дней назад вернулся из Чимгана, где много ходил по горам. Всю неделю лежал, страдая болью в мускулах от усиленной ходьбы,— и был очень доволен.

123

А за это время немцы подошли к Грозному и окружили Сталинград. Вчера всех порадовала сводка о нашем продвижении возле Ржева. В трамваях старушки говорили кондукторам:

— Ведь победа. Можно за проезд и не брать.

Режиссер Майоров¹²³ высказал предположение, что Ржев — демонстрация, чтоб отвлечь от юга немецкие силы.

Говорят, Сталин — на юге. Защищает Кавказ. Тому основание то, что в сегодняшней сводке есть сообщение — Жуков назначен первым заместителем Сталина¹²⁴.

Сколько помнится, Тимошенко был первым заместителем?

Анекдот: Черчилль говорил в Палате общин, что обстоятельства помогут выиграть войну: сила, деньги и терпение. В турецкой газете, говорят, поместили карикатуру: русская сила, американские деньги и английское терпение.