Дни боевые
Шрифт:
Его подарок как дорогую память о прекрасном боевом соратнике я храню до сих пор.
Вслед за Ильченко уехал его неизменный друг полковник Москвин. Он получил назначение на должность начальника штаба корпуса в соседнюю армию.
Из трех старших офицеров, участвовавших со мною во всех боях, остался один Муфель.
Внезапно серьезно заболел начальник штаба генерал Щекотский. Сердечные приступы повторялись у него изо дня в день. Армейская медицинская комиссия назначила ему длительное санаторное лечение, и он уехал на юг страны. И, наконец,
Стрелковая дивизия находилась в то время во втором эшелоне корпуса на восточном берегу Днестра и располагалась в Карагаше. Ею снова командовал оправившийся от ран полковник Даниленко.
* * *
Планирование Ясско-Кишиневской операции и непосредственная подготовка к ней начались в первых числах августа. Почувствовалось это сразу после приезда к нам представителя Ставки Верховного Главнокомандования Маршала Советского Союза С. К. Тимошенко.
Как-то вечером мне позвонил командарм и предупредил, чтобы я завтра был готов встретить у себя высоких гостей.
– Кстати, прикажи своим саперам укрепить лестницу на монастырской колокольне, она шатается. Да проверь лично, -сказал он мне,
– Когда прикажете ожидать вас?
– спросил я.
– Утром, между десятью и одиннадцатью часами. В десять утра я был уже в Кицканах, около колокольни. Через четверть часа прибыл маршал Тимошенко, а вместе, с ним командующий фронтом, командарм, член Военного совета фронта генерал-лейтенант А. С. Желтов и член Военного совета армии генерал-майор В. Д. Шабанов. Генерал-лейтенанта Желтова я видел впервые, а Василий Дмитриевич Шабанов - мой старый боевой друг.
Представившись, я коротко доложил маршалу о выполняемой корпусом задаче. Выслушав меня, он пожал мне руку и как-то по-простецки, больше по-товарищески, чем официально, переспросил:
– Ну, а все же, как дела-то у вас?
– Хорошо!
– искренне ответил я.
– Продолжаем зарываться в землю, учимся день и ночь, готовимся к будущим боям. Настроение у личного состава прекрасное.
– Еще бы!
– улыбнулся Тимошенко и посмотрел на Толбухина.
– Два месяца живут, как на курорте. Разве можно обижаться!
– Мы и не обижаемся. Теперь у нас все есть: и люди, и техника, и хорошо подготовленные к бою части. Любой приказ командования будет выполнен.
– А мы и не сомневаемся, - сказал маршал.
– А теперь покажите-ка нам оборону противника. Сюда, что ли?
– посмотрел он на колокольню.
Высокий, стройный маршал первым и довольно-таки легко стал подниматься по крутой лестнице. Вслед за ним двинулись генералы.
Командующий фронтом взялся за перила, попробовал их прочность, посмотрел наверх и затем окинул взглядом свою полную фигуру. Толбухин страдал диабетом, и его полнота была вызвана этой болезнью.
– Тяжеловат!
– сказал он и безнадежно махнул рукой.
– Догоняйте, догоняйте!
– показал
Взобравшись на первые два пролета, я посмотрел вниз. Толбухин, заложив руки за спину, спокойно прохаживался по нижней площадке.
С колокольни открывался прекрасный вид на северный берег Днестра, утопавший в садах Терновки и Парканов, на Бендеры и на весь правый сектор корпуса от Плавней до Хаджимуса.
Особенно резко выделялись высоты западнее Бендер и Хаджимуса со вторыми и третьими позициями главной полосы вражеской обороны.
Плохо просматривался левый сектор в направлении Киркаешты и совсем не просматривался передний край обороны. Он был закрыт уцелевшими постройками Плавней и пышной растительностью.
– А где же Федор Иванович?
– обратился маршал ко мне.
– Да, да! Ему тяжеловато, лучше не подниматься, - сказал он, узнав, что генерал армии остался внизу.
После ознакомления с обороной маршал и генералы уехали в Тирасполь, в штаб армии, С этого дня началась напряженная и целеустремленная подготовка к наступательной операции.
11 августа на ВПУ штарма состоялся проигрыш на картах решения командарма с командирами корпусов.
12 августа на основе принятого командармом решения состоялись рекогносцировки командиров корпусов с командирами дивизий, а 13 августа был произведен проигрыш с ними на картах,
14 августа я издал приказ по корпусу на наступление, а 15 августа вторично участвовал в военной игре, проводившейся в присутствии Толбухина.
Командиры корпусов первого эшелона явились на игру вместе со своими командирами дивизий, а я, как командир корпуса второго эшелона, приехал один. Нужно сказать, что назначение корпуса во второй эшелон армии очень огорчило меня. Свою обиду я высказал командарму. Шарохин спокойно выслушал, а потом, улыбаясь, спросил по-дружески:
– Ты учился в военной академии?
– Учился.
– Знаешь, какие части командир выделяет в свой второй эшелон?
– Знаю.
– А почему же ты заявляешь мне претензию? Ты знаешь, что я сначала намечал твой корпус в первый эшелон, а затем перерешил и оставил во втором. Думаешь, это случайно? Нет! Это не обида, а большая честь для корпуса. Пойми сам и постарайся разъяснить подчиненным. Ясно?
– Ясно! Будет исполнено!
– Ну то-то же!
На военную игру командиры корпусов и дивизий прибыли подтянутые, торжественные. Они знали, что для них это генеральная репетиция.
Начальник штаба армии расположил нас вокруг огромного рельефного ящика, на котором была изображена горловина кицканского гребня с обороной противника в нашем исходном положении для наступления.
Генерал Толбухин сидел в сторонке, ни во что не вмешивался и как бы не обращал внимания на всю суету.
Наконец все расселись но своим местам, и командарм начал игру.
Командующий фронтом внимательно следил за игрой и вносил свои поправки. Делал он это очень спокойно и обоснованно.