Дни и ночи Невервинтера
Шрифт:
— Гробнар, — произнесла она, сдерживая бешенство, — скажи мне, пожалуйста, был ли у тебя хоть раз повод желать мне смерти?
— Ну что ты, Эйлин. Когда мы с тобой встретились, ты была первым человеком за долгое время, готовым меня выслушать. То, что я узнал и испытал, путешествуя с тобой…
— Тогда почему ты хочешь убить меня? — перебила она его. — Не надо, не отвечай, я знаю. Ты хочешь украсть мою лютню.
Гробнар сделал круглые глаза и замотал головой.
— Эйлин, что ты, зачем Гробнару твоя лютня?!
— Нет, я серьезно. Какая еще причина могла заставить тебя будить меня своим пением рано утром после
— О-о, — Гробнар прижал лютню к груди, — ты слышала мою новую балладу! Ну и как тебе?
Она почувствовала, что закипает.
— Ты что, издеваешься надо мной? Какого черта тебе в такую рань приспичило писать балладу?
Гробнар ничего не ответил и с мечтательным выражением лица закружился по комнате, продолжая прижимать к себе лютню и что-то мурлыкая. Эйлин кивнула и мрачно сказала:
— Так, понятно, без этой таинственной инфернальной дамы с глазами, прекрасными, как что-то там, дело не обошлось.
— Как цветы фиалки, — уточнил Гробнар. — Дорин открыла мне целый мир. Новые стихи и песни просто переполняют меня. Я спешу записать их, чтобы не забыть. Это лучшее, что я когда-либо сочинял. Вот, послушай…
Он заиграл на лютне и запел:
Ничто сильнее не влечет Меня, певца и голыша, Как ожиданье, что пошлет… [3]3
Бертран де Вентадорн.
— Нет, нет, Гробнар, не сейчас, — прошептала Эйлин, быстро зажав ему рот, — если ты разбудишь Келгара…
— Да, ты права, — грустно ответил Гробнар.
От вида его опущенных плеч и едва сдерживаемых рыданий могло растаять и менее нежное, чем у Эйлин, сердце.
Она вздохнула и присела перед ним на корточки, обняв его маленькие плечики и посмотрев ему в глаза.
— Гробнар, с тобой действительно все в порядке? Я очень волновалась за тебя. Если бы эта Дорин с фиалковыми глазами сделала с тобой что-то плохое, это была бы большая утрата для меня.
— Правда?! — Гробнар был поражен. — Я хочу сказать, чаще всего со мной наоборот хотели сделать что-то плохое. — Он прижал руки к груди и поднял глаза к потолку. — Я так счастлив, так счастлив! Сначала Дорин, потом ты. Столько радости за одну ночь и одно утро — слишком много для маленького гнома. Эмоции просто переполняют меня.
Эйлин покачала головой.
— Гробнар, я понимаю твои чувства. Я ведь тоже творческий человек. Но может, ты пойдешь музицировать в зал таверны? Там сейчас никого, и тебя не услышат ни Келгар, ни Бишоп, ни…
— О, да, да, я понял. Уже иду. Спасибо, Эйлин!
Она посмотрела вслед стремительно уносящемуся гному и усмехнулась. Она и сама от себя не ожидала, что будет к нему так добра. Эта Дорин, наверное, незаурядная особа, если способна терпеть его.
Воспоминание о прерванном сне опять испортило ей настроение. «Черт, всем повезло этой ночью. А мне даже сон не дали досмотреть. Ладно, может еще не все потеряно».
Долгожданный сон так и не явился, но, по крайней мере, Эйлин спокойно выспалась, не прерываясь на душеспасительные беседы
Когда Эйлин проходила мимо комнаты Шандры, она услышала вопль. Нет, два. «А-а, это наши спящие красавицы проснулись, Сэнд не обманул. Сказать им? Нет, пусть помучаются».
Баранины на ребрышках не оказалось. Дункан, чем-то разобиженный, объявил, что сегодня у них рыбный день.
— Ты с ума сошел! После такой ночи?! — возмущался Келгар. — Засунь эту рыбу себе туда, откуда такие уроды, как ты, рождаются, и дай мне нормальной еды!
— Что?! Да я твой топор сейчас тебе туда засуну!
Времени размышлять о причинах столь непримиримых противоречий не было. Эйлин в два прыжка оказалась между столами и ударом ноги сдвинула дубовую лавку так, чтобы она преградила дорогу Дункану. Раздался звон разбитых стаканов.
— Какого черта, Дункан! Ты же знаешь! Слово «рыба» для Келгара — красная тряпка.
Дункан понял, что Эйлин настроена серьезно и не стал искушать судьбу, продолжая, однако, изрыгать проклятия в адрес Келгара, который молча и яростно колотил ложкой по столу.
Подойдя к столу, Эйлин строго посмотрела на дворфа.
— Келгар, успокойся, не ломай прибор! — приказала она. — Скажи, ты не в курсе, чего это Дункан такой добрый?
— Айша, — коротко ответил Келгар, — твой пропивший совесть дядюшка пытался потребовать с нее за ночлег. И еще сказал, что она…
— Можешь не продолжать, я знаю.
Эйлин подошла к Дункану, уже умолкшему и остервенело подметавшему разбитое стекло.
— Позволь, я догадаюсь. Ты знаком с Айшей.
— Вчера я не разглядел ее, когда они проскочили в комнату. Да мне на нее наплевать, если честно, дело прошлое. Но как она может, с каким-то дворфом!
Эйлин хохотнула.
— Знаешь, Дункан, я этой ночью такого насмотрелась, по сравнению с чем противоестественная связь между дворфом и эльфийкой — сказка про принца и пастушку. Так что, хватит дуться, и дай мне и моим друзьям поесть. — Ее голос потеплел. — Ты ведь мой милый, любимый, добрый дядюшка, верно? А не жадный, злой и противный дядька с длинным языком.
Дункан вздохнул, исподлобья посмотрел в сторону Келгара и хмуро произнес.
— Оленина, тушеная в миндальном молоке, вас устроит?