Дни мародёров
Шрифт:
— Ох ты черт! — Джеймс шарахнулся назад и в голове тут же загрохотали фейерверки. Темнота заскулила. — Лунатик! — он схватился за макушку. Похоже, там назревала гигантская шишка. — Ты самое гребанное страшилище из всех, что я знаю, никогда, никогда больше не делай так!
Ремус издал жалобный тявкающий звук.
— Да не покусал ты меня, расслабься, — проворчал Джеймс. — Акцио, очки! — он поймал очки, услышав их свиств темноте. Для этого не обязательно всё видеть.
Ремус по-собачьи улыбнулся, показав язык и все зубы, а потом подлез Джеймсу под руку и помог ему встать. Голова тут же закружилась. Его слегка подташнивало. Джеймс ещё раз
— А где остальные? — он огляделся и засветил палочку. — Эй, парни! Вы живы?! Эй!
Из травы донесся стон. Джеймс и Ремус бросились на звук.
— Бродяга! — Джеймс упал в траву рядом с распростертым телом и потряс Сириуса за плечо. — Бродяга! Ты ранен?
— Да...мне срочно нужна массажистка.
Джеймс облегченно выдохнул и похлопал друга по плечу.
— Хвост, а ты в порядке? — он повернулся к мальчику.
— Нет, — жалобно простонал Питер, поднимаясь. — Моя нога, о, черт, я её не чувствую, кажется мне её оторвало!
— Это моя нога! — Сириус лягнул его.
— Ты упал прямо на меня, — нудил Хвост.
— Хоть когда-то твое пузо пригодилось... — проворчал Бродяга и выпрямился, потирая спину. Ремус беспокойно вертелся рядом с ними, помахивая хвостом и поскуливая, прямо как пёс, требующий прогулки.
— А если бы я был крысой? Ты бы раздавил меня! — продолжал жаловаться Хвост.
Сириус разозлился и поднял его за шкирку.
— Смотри-ка, стоять можешь. Значит и жить будешь, — он треснул его по спине так, что Питер шагнул вперед.
— Где это мы оказались? — спросил он, очумело оглядываясь.
Ремус заскулил громче.
— Прости, Лунатик, мы не знаем волчий язык, — Джеймс сел и потряс головой. — Парни, я предлагаю такой план...
Неожиданно Ремус с рычанием бросился вперед и клацнул зубами, заставив Джеймса с криком отскочить, после чего развернулся и побежал в сторону темной аллеи.
— И что это сейчас было?! — раздельно и громко спросил Джеймс у парней, на каждом слове тыкая пальцем в сторону аллеи.
— Может действие зелья кончилось? — предположил Сириус.
Они переглянулись и, не сговариваясь, рванули следом.
— Эй, Ремус!
— Лунатик!
Они вбежали в эту же аллею. Деревья тут были гораздо старше, чем в том лесу, откуда они свалились и гораздо, гораздо старше, чем поросль Запретного Леса. Казалось, эти деревья росли на волшебной земле задолго до того, как её впервые коснулась нога Мерлина. Но пробыли они в этой старине недолго — пробежав всего двадцать футов они выскочили на небольшую поляну. Там они и увидели Ремуса, а рядом с ним...
— Срань драконья... — пробормотал Джеймс, замедляя шаг.
Сириус и Питер догнали его и врезались в него с двух сторон. Рты их, так же как и у него, открылись сами собой, когда глазам открылось это зрелище...
Прямо перед ними из травы поднимались четыре огромных беломраморных саркофага, увенчанных статуями, в полный человеческий рост. Поросшие диким плющом, потрескавшиеся, но от этого не менее величественные и гордые, фигуры четырех волшебников молча взирали на них из мрака безвременья.
Позади одной из могил рос многовековой дуб, раскинувший над полянкой
— Этого не может быть... — пробормотал Джеймс и подошел ближе, высоко поднимая зажженную палочку. — Это просто невозможно...
Свет его палочки выхватил из мрака суровое лицо Годрика Гриффиндора. Великий волшебник смотрел поверх их голов, куда-то вглубь леса, поверх всех несправедливостей и жестокостей мира. Губы его были сжаты так, что на квадратных низких скулах появились впадинки, плечи были угрюмо подняты, а сложенные вместе руки опирались на эфес меча. Диковинная старинная одежда казалась удивительно настоящей и должна была бы трепетать на легком осеннем ветерке, что гонял по саркофагу многолетнюю сухую листву и только что опавшие листья. У ног мага лежал каменный лев и когда Джеймс подошел ближе, чтобы посмотреть на слова, выгравированные на плите, ему показалось, что хищник смотрит прямо ему в глаза. Смотрит и рычит, безмолвно и страшно.
С трудом оторвав от него взгляд, Джеймс протянул дрожащую руку и смахнул листву с плиты. На ней значилось:
«Годрик Гриффиндор. 975-1032. Храбрость и Честь»
Джеймс поднял взгляд и посмотрел герою всей своей жизни в лицо, а потом опустил взгляд на свою ладонь, казавшуюся черной на ослепительно-белом мраморе.
Он был здесь...в полуметре от него...
— «Разум и Совесть», — произнес голос Сириуса рядом. Джеймс оглянулся. Бродяга с нехарактерной для него трепетностью и нежностью провел ладонью по складкам платья волшебницы, чья статуя находилась от Гриффиндора по правую руку. У Кандиды Когтевран были длинные вьющиеся волосы, мягко-округлое лицо и гордый профиль. Странно, но она чем-то напомнила Джеймсу маму. На плече у неё сидел орел с распростертыми крыльями — казалось он вот-вот взлетит туда, куда смотрела волшебница. — Вы знаете, я борюсь с желанием встать перед ней на колени...
— Это правда они? — Питер один остался в стороне и смотрел на статую Слизерина так, словно боялся, что она оживет.
Джеймс подошел к нему и осветил фигуру основателя. У Салазара Слизерина было узкое лицо холерика с впавшими щеками, слегка оттопыренными ушами и горбатым тонким носом. На коротко-стриженной голове покоилась феска алхимика, в руках у любителя «Власти и Рода» возлежала отвратительная, толстая змея. Она обвивала всю его фигуру, и её голова нежно лежала у Слизерина плече, рядом с меховым воротником.
— Интересно, как они очутились здесь? — Бродяга подошел к Ремусу, который терся у правого саркофага с краю и дружески похлопал волка по спине. — Я думал, Основатели похоронены где-то...не здесь.
— Где? На каком-нибудь волшебном супер-кладбище? — Джеймс подошел к ним и взглянул в лицо Пенелопы Пуффендуй. Его словно подбросило — на него как-будто смотрела Лили. Пенелопа была значительно ниже и младше своих легендарных коллег, у неё было тонкое лицо, очаровательные ямочки на щеках и теплая улыбка. Густая копна локонов, стянутая по лбу ободком, падала на круглые плечи и полную юную грудь в глубоком вырезе платья. Основательницу окружал целый выводок упитанных барсуков. Они цеплялись за подол её мантии и платья, сидели у неё на плечах и руках. Глядя на неё Джеймс (хотя это вероятно всего просто ему почудилось), вдруг услышал запах пирожков с яблоками и у него подвело живот от голода. На плите Пенелопы значилось «Честность и Трудолюбие». Он чуть потряс головой и наваждение пропало.