Дни мародёров

-Joy-

— Бродяга, я вернусь! — крикнул Ремус. — Я вернусь, ты понял?! Я обязательно...мой дом — здесь! — он обвел руками круглую спальню. — Плевать я хотел на Сивого и на его стаю, я...

Сириус едва заметно кивнул.

— Скажи это себе через недельку-другую.

Ремус опустил руки.

— Почему ты думаешь, что я не смогу уйти? По-твоему я такой слабак?

Сириус поднял взгляд от гитары.

— Слабак? Старик, мы втроем еле тебя остановили, когда ты рванул на зов этого упыря.

Снова повисла пауза. Мелодия Сириуса стала сбивчивее и злее.

— Бродяга, я не могу бросить её там одну, — тихо сказал Ремус, с сожалением глядя на друга. — Просто не могу. Я вот сейчас с тобой

разговариваю, а сам думаю, жива ли она ещё, или уже нет. Это... это как наркотик. Я сам завишу от того, есть она или нет. Я просто... я не могу представить, что в какой-то день её не станет в моей жизни. Понимаешь?

— Нет, не понимаю, — лениво обронил Сириус. Какое-то время Ремус ещё смотрел, как Бродяга перебирает струны, а затем засопел и опустил взгляд, схватившись за кнопки на куртке. Надо будет заставить Бродягу взять свои слова назад, когда они с Валери живые и здоровые вернутся обратно в школу. В отличие от них всех, Ремус верил, что поступает правильно. Он застегнул молнию на куртке, вскинул на плечи рюкзак.

— Счастливого Рождества, Бродяга, — сказал он и протянул Сириусу руку.

Несколько долгих мгновений Сириус помолчал, сжав губы в нитку, а затем вдруг коротко вздохнул, отложил гитару и пружинисто вскочил, растягивая лицо в вымученной улыбке.

— Ладно, чего уж там, Лунатик, — Сириус с хлопком схватил его протянутую ладонь, дернул к себе и крепко обнял. Дутая куртка захлопала под его рукой. — Возвращайся домой, волчара, а если не захочешь, твое право. Но нам будет не хватать твоей занудной рожи, — и Сириус напоследок панибратски хлопнул его по щеке. — И смотри... не помри там, а то совсем обидно будет.

— Ладно! — Ремус рассмеялся и добродушно оттолкнул Сириуса. Лицо у Бродяги было веселое, но в серых глазах металось какое-то странное беспокойство и азарт. Такое выражение бывало у Сириуса на лице, только когда они с Джеймсом задумывали особенно классную шалость. — Хороших тебе каникул.

У двери Сириус снова его окликнул.

Ремус оглянулся. Бродяга покопался в своей тумбочке и бросил Ремусу что-то через всю комнату. Подарок булькнул, когда Ремус поймал его. Раскрыв ладони, он увидел маленькую бутылку первоклассного огневиски Огдена.

— Ночи в лесу холодные, — пояснил Сириус, засовывая руки в карманы джинс. Лицо его, до этого деланно-веселое, стало по-настоящему грустным. — Не пропадай, старик.

Ремус усмехнулся и сжал бутылку в руке, приподняв её в ободряющем жесте.

— Не пропаду.

И он ушел, мягко закрыв за собой дверь.

Путь занял у Ремуса почти трое суток. Трансгрессировать он не мог, потому что не знал точно, куда именно попадет и как ему потом ориентироваться. Решил добраться до реки, вьющейся жирной змеей по карте, оставить там свою метку и потом вернуться к ней, если что. Так и вышло. Полдня он шел по тихому, зимнему лесу, держа на всякий случай палочку наготове. Днем в лесу было замечательно. Густой голубой мороз, взрезанный лучами ледяного солнца, глазурь на каждой ветке, мелкие птички, прыгающие по снегу в поисках зерен и ругань ворон, гулко разносящаяся под круглым голубым небом.

А вечером мороз усилился, а лес резко пошел в гору, что очень сильно затрудняло путь. Местность здесь была неровная, овраги стали круче, пару раз нога Ремуса проваливалась в снег по самое бедро и он кубарем скатывался по оврагу, проваливались в конце-концов в снег на добрые десять футов. Когда он наконец добрался до горной речки, скованной ранним льдом, в лесу совершенно стемнело, а Ремуса колотило от холода.

Возле речки он нашел небольшой каменный грот, развел там костер и кое-как оградил себя чарами, чтобы защититься от ветра. В своем маленьком убежище

он перекусил теми запасами, которые ему удалось добыть на кухне — сэндвичем с вяленым мясом и сыром, отпил немного огневиски, потом натянул на себя все свои вещи, залез в спальный мешок, который удалось втиснуть в растянутый чарами рюкзак и почти сразу же отключился, несмотря на холод и неудобства — так сильно он устал.

На следующий день он решился трансгрессировать к маленькому горному озеру, до которого, такими темпами, ему пришлось бы идти дня четыре. Сделав на дереве зарубку, к которой потом можно было бы вернуться, Ремус трансгрессировал и, к счастью, удачно — приземлился на самый берег озера, но если бы инстинктивно не обхватил руками ствол какого-то дерева, точно скатился бы по сыпучей гальке в ледяную воду.

Природа здесь была красивая и дышала истинно-шотландской широтой и могуществом. Буйно заросшие лесом кручи сменялись широченными снежными долинами, пересеченными венами рек, небо, лазоревое, густое, то поднималось вверх, то опускалось и давило к земле, мешая дышать. Ремусу было жаль, что сейчас с ним нет отца — Маркус всегда мечтал побывать в шотландских горах. Но смог бы его отец-маггл увидеть всё, что скрывали эти горы? Смог бы увидеть маленький табун гиппогрифов, пришедший к реке на водопой, смог бы разглядеть в снегу следы единорога?

И все равно именно сейчас Ремусу его не хватало. Он был совсем один, далеко от друзей и цивилизации и чтобы скрасить налетающую тоску, говорил с белками или птицами. А ещё думал о том, что здесь, возможно, ещё вчера прошла Валери. Мысли о ней подогревали его не хуже, чем огневиски.

Всё-таки правду говорят, что магия — лучшая страховка. Здесь овраги были такими, что свалившись в какой-нибудь, можно было запросто сломать себе ногу. Расчищая снег кипятком, Ремус целый день взбирался по узкой тропке наверх, обливался потом, трясся от холода и мечтал только об одном — чтобы этот подъем закончился. В конце-концов так и вышло, но Ремус так устал, что не стал особенно заморачиваться насчет убежища на ночь — соорудил из веток и бревен небольшое укрытие, радуясь тому, что он все-таки волшебник, залез туда и выдул у костра почти половину бутылки огневиски, потому что после подъема его сильно знобило. Перед сном он развел костер, закутался и, светя себе палочкой, сверился с картой. Запасов оставалось не так много, но Ремус рассчитал всё так, чтобы ему хватило до самой колонии — хотя он понятия не имел, как её искать. Едва ли у них есть табличка или что-то в этом роде. Хотя на карте и была пометка, что колония располагалась на месте древнего, пересохшего озера.

Ночь у него была тяжелая. Не такая тяжелая, как ежемесячные ночи полнолуния, но тоже не сахар. Поднялся жар, с горла как будто содрали кожу. Ремус выдул половину бутылку Бодроперцового зелья, закутался во все вещи и шапки, какие у него были, сделал костер побольше и, перед тем, как лечь спать, нагрел землю потоком горячего воздуха. Пару раз мимо него проходили волки. Ремуса уже здорово трясло, так что они вполне могли ему померещиться — настоящие волки наверняка бы напали. А эти только внимательно поглядели на него светящимися в темноте глазами, обнюхали и тихо ушли.

На утро ему стало немного лучше (смесь огневиски и Бодроперцового зелья сделала свое дело), но чувствовал он себя совершенно разбитым.

Если верить карте, ему оставалось всего полдня пути до колонии, поэтому палочку он теперь не выпускал ни на секунду и все время оглядывался.

К полудню он спустился в густо поросшее лесом ущелье и едва окунулся в его тишину, сразу понял, что почти пришел — здесь не было мелкого зверья, птицы вели себя тихо и даже снег лежал на ветках настороженно и неподвижно — ни ветерка.