Дни мародёров

-Joy-

Время от времени, чтобы скрасить скуку, Ремус заводил философские беседы с Живоглотом. Кот был прекрасным собеседником, не перебивал и всегда смотрел так, словно всерьез намеревался ответить, но каждый раз в этот момент где-нибудь шуршала мышь и у кота находились вещи поважнее скучных людских делишек.

А Ремус снова погружался в свои мысли.

Но в последнее время они все были связаны только с одним человека.

Валери...

Мерлин, за что ему это проклятие?

Как будто одной ликантропии ему было мало?

Валери Грей превратилась

в его персональное наваждение.

Когда он видел её, грудь наполнялась жгучей, перченой ревностью. Он ненавидел Валери за то, что она предала его, хотя и сама об этом не догадывалась. А когда же он её не видел, на смену ревности приходила тупая, ноющая тоска. Та самая, которая грызла его по ночам.

Обычно он всегда старался обратить на себя её внимание во время уроков, но теперь единственное, что он мог — это просто сидеть позади и конспектировать, пока её голос травил ту дыру, что в нем проделывали за ночь ревность и тоска.

Он боялся, что если посмотрит на неё, сразу выдаст себя, потому смотрел исключительно в конспект. И не видел, как учительница, привыкшая к совершенно другому Ремусу Люпину, то и дело задерживает на его пшеничной макушке внимательный взгляд.

Один раз она поймала его в коридоре. В буквальном смысле — нагнала в толпе и взяла за предплечье. Ремус чуть не умер на месте, её прикосновение было равносильно тому, как если бы его шарахнуло молнией, но Валери ничего и не заметила.

— Мне надо с тобой поговорить, Люпин, — с ходу заявила она и отвела его к окну, увитому рождественской гирляндой.

— У тебя всё в порядке? — спросила Валери, под шум и гам спешащих мимо учеников. — В последнее время ты плохо выглядишь.

Ремус потрогал свое поцарапанное лицо.

— Вам показалось, — вяло отшутился он, быстро глянув в сторону. Парни деликатно таращились на них издалека, обхватив руками сумки. У Сохатого было такое выражение, словно Ремус был праздничной ракетой, готовой вот-вот взлететь на воздух. Ремус с трудом удержался от того, чтобы показать им неприличный жест.

— Я слышала, недавно ты снова лежал в крыле, Люпин. Какие-то нелепые слухи о том, что ты пытался наложить на себя руки, — Ремус набрался мужества и посмотрел ей в глаза с необходимой толикой равнодушия и насмешки. Валери, всегда такая мрачная и серьезная Валери, впивала его лицо с самой что ни на есть искренней тревогой. Что это с ней?

— Это правда, Люпин?

— Это правда.

— Из-за чего? — быстро спросила она и тут Ремус почувствовал это. Её страх.

Она думает, что он это сделал из-за неё.

— Несчастная любовь, профессор, — ответил он, чуть-чуть бравируя.

— Вот как? — Валери держалась хорошо, но судя по тому, как побелело её лицо, она пришла в ужас.

— Да, — теперь Ремус специально не отпускал её взгляд. Интересно, долго она выдержит? — Я влюбился. Я так влюбился, что просто не знаю, что с этим делать. Она самая лучшая. Я первый раз такое испытываю, а ей наплевать на меня! Представляете? Она вообще меня ненавидит за то, что я...такой. Может быть

вы мне подскажете, что мне сделать, чтобы выкинуть её вот отсюда? — и он приложил ладонь к груди.

Несколько секунд она молчала, явно пытаясь найти нужные слова. Нашла и осторожно показала их Ремусу:

— Знаешь что Ремус, я думаю, профессор Джекилл, — пощечина. Ремус невольно шагнул назад. — Помог бы тебе в этом вопросе, если бы ты с ним поговорил. Он разбирается в подобных делах, — вид у неё был такой, будто она пытается покормить с ладони дикого зверя. Забавно, ведь он и есть зверь. — Ты мог бы сказать ему, кто она и...

— Кто? — Ремус начал испытывать какое-то садистское удовольствие от происходящего. — Мэри Макдональд, конечно же! А кто же ещё?

Замешательство, мелькнувшее при этих словах в серых глазах, было поистине бесценно.

А затем сменилось облегчением.

Ну и дурак ты, Люпин.

— Мэри Макдональд славная девушка, — тревога и осторожность испарялись из её голоса, точно капли воды на солнце. А Ремуса раздирало на части чувство какой-то непонятной потери. — Мне кажется ты преувеличиваешь, она не стала бы презирать тебя за твою болезнь. Попробуй с ней просто поговорить. И... — что-то похожее на заботу скользнуло по её глазам и губам. — Никогда не сдавайся, Люпин, — Валери по-матерински сжала его руку чуть пониже плеча и чуть-чуть погладила. А у Ремуса мурашки побежали по телу. — Жизнь всегда налаживается. Важно просто до этого дожить. Понимаешь?

— Вы говорите это оборотню, — бесстрастно молвил он и сглотнул, поспешно оторвав взгляд от её губ. На них был Джекилл.

И потому не хотелось даже вспоминать, какие они на вкус. Хотя он этого тогда так и не понял. Не успел.

— Я знаю, — Валери резко отстранилась от него и вдруг заговорила совсем по-прежнему. — Знаешь, Люпин, мне нужна твоя помощь. Гиппогрифы подхватили лихорадку. И пока я буду занята с ними, мне надо, чтобы кто-то накормил саламандр, они неважно переносят холод. Справишься?

Долгие несколько секунд Ремус смотрел в обожаемое лицо и думал — как долго ещё она будет его изводить? И самое главное — за что? А потом сказал:

— Простите, профессор, но я не могу. У меня свидание с Мэри Макдональд, — он вскинул на плечо свою сумку. — Попросите профессора Джекилла. Он вам не откажет.

И он оставил её у окна, отходя всё дальше и дальше.

Миновал парней, которые страшно удивились и принялись его окликать.

А когда Валери уже не могла его видеть — побежал. Во весь дух.

Ремус остановился и раздраженно вздохнул, увидев знакомый коридор и одинокие доспехи у стены. Мысли о Валери привели его прямиком к её кабинету — а он и не заметил. Ремус развернулся и уже собрался уйти, как вдруг увидел в конце темного каменного тоннеля слабое золотистое свечение — луч света, падающий из неплотно прикрытой двери.

Прислушавшись, он услышал голоса — двое спорили о чем-то.

— Иди сюда, Живоглот, — прошипел он и, подхватив котенка на руки, спрятал его под мантию.