Дни мародёров
Шрифт:
— Она пропала? — быстро спросил Джеймс.
Макгонагалл выдержала паузу.
— Вероятно она выполняет поручение Министерства. Мы встревожены так же, как и вы, Поттер. Но всё, что нам остается в этой ситуации — ждать, — она уже собралась уходить, как вдруг поколебалась, быстро взглянула по сторонам и снова шагнула к Джеймсу.
— Меня удивляет только одно, как вы могли допустить, чтобы Люпин, один отправился в такое опасное место? — прошептала она, яростно сверкая очками.
— Если бы мы приковали его к батарее, он ушел бы вместе с ней, — без тени улыбки буркнул Джеймс.
Да и Люпина тоже нельзя выдавать. Вряд ли Макгонагалл обрадуется, если узнает, что Лунатик втюхался в преподавательницу.
Пару секунд Макгонагалл смотрела на него, а потом фыркнула.
— Просто поразительно, какими глупцами вы считаете своих преподавателей, Поттер. Я спросила, не о том, почему он туда отправился, а о том, почему он пошел один?
Пару секунд Джеймс удивленно таращился на неё, а потом осторожно ухмыльнулся и сказал:
— Я никому не скажу, что вы хотели отправить своих лучших учеников в колонию Сивого, профессор.
— Уж пожалуйста, — гневно кивнула Макгонагалл, отвернулась, снова повернулась. — И впредь, будьте так добры, приковывайте Люпина к батарее. Ученики для меня ценнее батарей.
— Значит вы уверены, что он вернется? — крикнул Джеймс, когда она начала подниматься по лестнице.
Макгонагалл оглянулась и, похоже, чуть не лопнула от возмущения, у неё даже очки очки на носу запрыгали.
— Он — гриффиндорец, мистер Поттер, — она сказала это таким тоном, словно это объясняло всё, после чего решительно повернулась к Джеймсу спиной и пошла наверх.
В течение нескольких последующих дней Джеймс встречал Макгонагалл возле учительской каждое утро и так замучал своими расспросами, что в последний из них она буквально вытолкала его в коридор и захлопнула дверь.
Сириус отказывался составлять ему компанию и упирался как баран, утверждая, что Люпин сам вернется и нет смысла тягать бедную Макгонагалл за хвост. А Питер пугался, когда они начинали спорить, не знал, чью сторону занять и по-очереди поддерживал то Джеймса, то Сириуса.
Впрочем, довольно скоро у Джеймса появились и другие причины для беспокойства и он на время прекратил осаду учительской.
Одна из главных проблем Хогвартса заключалась в том, что в нем невозможно было заняться сексом, чтобы какая-нибудь честная задница не растрепала обо всем преподавателям в этот же день. Преподаватели-то понимали, что если запереть в одном помещении стадо подростков разного пола, они рано или поздно начнут заползать друг к другу в норы. Но Попечительский совет кричал какие-то страшные вещи о разлагающейся морали, так что приходилось повиноваться.
Некоторым, таким как Блэк, было насрать, кто и что скажет — родителям похер, Макгонагалл пожурит да простит, а ученики только больше уважать будут. Большинству же приходилось утолять свои желания в укромных уголках и помалкивать.
И не так давно старшекурсники придумали веселое решение наболевшей проблемы.
В этом году, в связи с военным положением, после выпуска из школы все девчонки обязаны были иметь хотя бы минимальное колдомедицинское образование. С самого сентября семикурсницы по вечерам
Естественно, никому не нравилось, что по вечерам, когда уставшее тело настойчиво требует любви, все объекты любви вдруг куда-то исчезают. Ну а где собираются девчонки, там рано или поздно собираются мальчики, это закон природы и ничего не поделаешь. Как бы мадам Помфри не запирала своих подопечных, любовь просачивалась в Больничное крыло через все щели и в конце-концов сломала дисциплину.
Тщательно изучив распорядок дня школьной медсестры, девчонки составили особый график. Согласно этому графику, парни приходили к ним в строгом порядке, в строго определенные дни. Больничное крыло, с его мягкими кроватями и прекрасными ширмами очень скоро превратилось в подпольный дом свиданий. И с некоторых пор то и дело можно было наблюдать, как к дверям больничного отсека крадется какой-нибудь студент с розой из теплиц профессора Стебль, как через минуту оттуда же стайкой выбегают цыпочки в белых передниках, якобы «на перекур», хихикают и толпятся у дверей, стараясь не сильно подглядывать. И как через полчаса все тот же студент выходит из крыла, уже без цветов, зато уставший и довольный, как Живоглот, когда обожрется сливок.
Джеймс хорошо знал своё время — в понедельник с трех до половины четвертого (мадам Помфри читает лекцию о магической контрацепции на пятом курсе) и в пятницу с восьми до половины девятого (мадам Помфри везет отчет в Мунго).
Это были блаженные мгновения запретной любви на больничной койке, тем более блаженные, что любовь эта всегда была сопряжена с большим риском. Буквально на днях мадам Помфри поймала на горячем Марлин и Фабиана Пруэтта. Был жуткий скандал, куча снятых баллов, ещё большая куча соплей, всеобщее восхищение, две разгневанные мамы и одна разгневанная Минерва Макгонагалл.
Джеймсу повезло больше. У него на этот случай всегда была с собой мантия-невидимка.
И вот когда он в очередной раз шел в своей мантии к Крылу и беззаботно насвистывал, приводя в замешательство встречных учеников, услышал в крыле какой-то шум и возню. Он подошел ближе, как вдруг дубовая дверь рявкнула на него, Джеймс подскочил, а в пустой коридор вылетел красный как рак Нюниус. Делая какие-то неадекватные махи руками и призывая проклятия на свою голову, он пронесся мимо Джеймса, распространяя сильный запах лекарств.
Джеймс проводил его настороженным взглядом.
В последнее время сморчок начал проявлять просто неслыханную активность по-отношению к Лили. Раньше такого не бывало. Мало того, что он в открытую пялился на неё на уроках и в Большом Зале, поддакивал и смеялся, так ещё и пытался заговорить с ней, стоило Джеймсу отлучиться в туалет.
А теперь ещё и вот это.
Отгоняя от себя всякие, леденящие кровь подозрения, Джеймс вошел в крыло. Лили, такая же красная и сердитая, как Снейп, вытаскивала из коробки склянки с зельями и с громким стуком расставляла на столе.