Дни ожиданий
Шрифт:
— То есть как?
— То есть так — стать местным жителем, жениться тут и прописаться. Если Джексон разрешит, конечно.
— Хм… но я женат, — улыбнулся Пивень, полагая, что Кащеев шутит.
— Был женат, — ответил Джексон. — Я помню паспорт, можно не показывать.
Ш.Ш. одобрительно посмотрел на Джексона Кляуля, а затем победоносно на Пивня — знай, мол, наших.
— Я согласен забыть кита, — все-таки упорствовал Пивень, — только отпустите первым рейсом.
— Зачем же забывать? — спросил Кащеев. — Кит хороший. Очень, скажем прямо, хороший. Люди радуются, а вы им все хотите испортить. А улетать — в порядке очереди.
— Не выйдет, не выйдет, — запротестовал вошедший Алекс Мурман. — Я вон две недели жду, у меня отпуск горит. — И с этими словами он протянул талончик с номером 11 Джексону. — Заверь печатью, Кляуль.
— А что, будет борт?
— Обещают… Я только что с рации.
Джексон Кляуль с удовольствием поставил печать и снова спрятал ее в мешочек. Теперь он снова выглядел генералом при регалиях.
— От Мальчикова есть что-нибудь? — спросил Кащеев и тут же понял бессмысленность своего вопроса: если б от капитана была радиограмма, ее сразу же доставили б председателю.
— Нет… мы с Машей с утра шарили в эфире, бесполезно.
— Погода-то вроде стихает…
— Стихает… Я на всякий случай на площадку…
Алекс простился со всеми и побежал на вертолетную площадку. Дул легкий ветерок. Таял снег, теплело. Из-за гор выглянуло солнце, осветило легкие одиночные облака, и Алекс понял, что сегодня вертолет будет наверняка и он обязательно улетит.
По дороге он встретил Машу. Она шла в правление.
— Идите за вещами! — крикнула она ему. — Борт вышел!
— Бегу!!
Когда после долгого отсутствия появляется наконец какой-нибудь транспорт (вертолет или «аннушка», которых тут называют «бортами»), на площадку обычно сбегаются все, кто может покинуть рабочее место. Люди движимы любопытством, поскольку прилет самолета в поселке, не изобилующем сногсшибательными событиями, хоть небольшое, но событие. Люди хотят узнать, кто прилетел, кто улетает, много ли почты, привезли ли новые кинофильмы, есть ли в почте посылки, кому эти посылки (а что в посылках — будет выяснено вечером), много вопросов возникает у человека, который пришел просто так — встретить борт, поздороваться со знакомым пилотом, узнать последнюю райцентровскую новость, передать попутный привет…
Все, кто был в правлении, тоже не спеша потянулись к площадке. На горизонте со стороны тундровых гор показалась точка.
— Канаёльхын! — показал рукой в сторону горизонта остроглазый старик Мэчинкы.
Кащеев долго всматривался.
— Точно! Смотри-ка…
«Канаёльхын» с чукотского — «бычок». За внешнюю схожесть с этой рыбой так и прозвали чукчи вертолет, как только увидели его впервые.
— И-и… канаёльхын, — подтвердил Кащеев, и все заторопились. Мэчинкы был рад, что он увидел машину первым. На то он и настоящий охотник. Нынешней молодежи еще рано списывать его на пенсию. Будут теперь говорить в селе. Катер с китом первым увидел Мэчинкы, вертолет первым увидел Мэчинкы. Хорошо, скажут, Мэчинкы, спасибо! [5] . (Раньше на охоте у чукчей добыча распределялась так: лучшую часть получал тот, кто увидит морского зверя, вторую часть получал хозяин байдары, третью тот, кто непосредственно убивал, остальное
5
Кстати, само слово «мэчинкы» с чукотского — «хорошо» (прим. автора).
Сделав низкий круг над домами, вертолет приземлился.
Торопливо выпрыгивали пассажиры, степенно вылез экипаж. Выгрузили несколько мешков с почтой, ящики с детским питанием для яслей, какие-то тюки непонятного назначения.
— К вам мы сегодня первыми, — рассказывал командир Кащееву. — До конца недели не ждите — будем работать на тундру.
— Понимаю, весна… оленеводы заждались.
— Да, у них много заявок… Отел что посевная. Кампания, одним словом.
В вертолет втаскивали груз, распределяли его покомпактней, усаживали пассажиров.
К Кащееву подошел Мэчинкы и показал в сторону долины.
— Мэй, маглялин…
По пологому склону сопки к поселку неслась собачья упряжка.
— Что он говорит? — спросил командир экипажа.
— Упряжка к нам, — ответил Кащеев, — надо подождать.
Вверх взвилась ракета, стрелял каюр упряжки.
— Да, — повторил Кащеев, — просят подождать.
— Подождем, — согласился командир. — Пусть ребята пока в магазин сходят.
Второй пилот и бортмеханик пошли в магазин.
(Если сейчас северные поселки снабжаются отлично, то во времена описываемых событий они снабжались еще лучше. Так называемые «дефициты» свободно лежали на полках, и летчики за короткое время стоянки всегда старались навестить магазин, чтобы привезти домой то, чего нет у них на базе. В самом селе ажиотажа вокруг этих товаров не было, так как каждый знал, что в случае надобности он всегда нужное возьмет.
Холодильники, английские лезвия, икра, балык, чешская обувь, японские транзисторы, болгарские зипуны — по-теперешнему дубленки, консервированная кукуруза, ковры и прочие не пользующиеся среди местного населения особым опросом товары всегда можно найти в магазине дяди Эли.)
— Я своим звонил, там подобрали больного человека, — прибежал из ТЗП запыхавшийся Ш.Ш. — Едут?
— Идет упряжка, идет, — успокоили его.
Вернулись пилоты со свертками.
Подкатила упряжка. Каюрил Сидоров. Он лихо затормозил, остановил собак, доложил лейтенанту о выполнении приказания.
— Молодец, — похвалил его Ш.Ш.
С нарты повели под руки в вертолет закутанного в длиннополую овчинную шубу человека.
— Это Шкулин! Что с ним? — спросил Кащеев.
— Не знаем, — ответил Ш.Ш. — Худой, желтый, еле ходит, ничего не ест… Молчит, думает… может, он того… — и Ш.Ш. покрутил пальцем у виска. — Всякое бывает, север…
— Бывает, — согласился Кащеев.
Второй пилот помог больному и обратился к пассажирам:
— Непредвиденное обстоятельство, товарищи. На борту — больной. У нас сверхзагруэка. Один человек должен выйти, полетит следующим рейсом. Женщины с детьми остаются, а кому выходить — решайте сами… — И он пошел к проходу в кабину.
Через некоторое время в машину вошел командир экипажа:
— Ну, как решили?
Пассажиры молчали.
— Давайте быстрее, мы ждать тоже не можем!
— Чего решать, кто последний был в списке, тот пусть и выходит, — раздался чей-то голос.