Дни ожиданий
Шрифт:
«Гм… резонно», — подумал пилот.
— Кто последним был?
— Я, — сказал Алекс Мурман.
— Вот видишь… — виновато сказал командир.
— Мне в отпуск надо, — промямлил Алекс.
— Я не виноват, — развел руками командир, — ничего не поделаешь. Зато на следующий борт ты первый, — успокоил пилот Алекса фальшиво-бодряческим голосом.
Алекс понял, что следующего борта сегодня не будет. Вздохнул:
— Не судьба, значит.
Он полез в хвост вертолета за рюкзаком,
Человек полулежал на спальном мешке, шубу он распахнул, глаза его были закрыты.
«Где же я его встречал?» — вспоминал Алекс, осторожно вытаскивая рюкзак у него из-под изголовья. Больной открыл глаза, внимательно посмотрел на Алекса, и тут Алекс Мурман его вспомнил.
Он выпрыгнул с рюкзаком из вертолета. Закрутились винты, подняв снежный ураган. Прячась от поднятого винтами ветра, Алекс побежал подальше в сторону.
Вертолет медленно поднялся, наклонился вперед, резко пошел вперед к земле и тут же взмыл вверх.
«Это он, — думал Алекс, — тот самый, что убил собаку Мэчинкы. Да. Тот самый… Значит, приговор Старого Старика осуществился… Желтые болезни — мнительность и страх — должны погубить негодяя, — вспомнил Алекс. — Да и я сказал Карабасу, чтобы Шкулин знал. И он действительно оказался мнительным и трусом. Все время дрожал и боялся чего-то. Боялся мести. Колдовства и наговора. И от страха и мнительности заболел… эти случаи во множестве известны медицине. Нет, это не Старый Старик, это я его приговорил!»
Алекс нервно закурил и присел на рюкзак, глядя на улетающий вертолет.
«Он убил собаку… я его наказал… зло отмщено. Но я, наказывая его, тоже совершил зло… и я наказан, только что. Вместо меня полетел он… вот так все странно переплетено. А почему, собственно, странно? Все закономерно…»
Снежинки, поднятые винтами вертолета, медленно оседали. Они искрились в лучах полуденного солнца.
Алекс увидел в снежной пелене одновременно радугу и солнечное гало. И где-то далеко-далеко маленькую темную точку солнца. И лицо Старого Старика. Спокойное лицо человека, сделавшего свое дело.
Глава четырнадцатая
Площадка давным-давно опустела, и никто не заметил, как при работающих двигателях из машины выпрыгнул человек. Алекс Мурман был один. Он закинул рюкзак за плечи и медленно побрел по тропинке.
Навстречу ему приближался лыжник, шел он быстро, даже чересчур быстро, торопился, вовсю работая палками.
«Со стороны Долины», — автоматически, лениво фиксировал Алекс.
«Стоп! — вдруг оторопело поймал он себя на мысли. — А почему со стороны Долины? Кто ж это может на лыжах со стороны Долины?!»
Он сбросил рюкзак и стал вглядываться в фигуру человека, но
Лыжник шел ему навстречу. Лыжник шел быстро, бежал.
— Уфф… — И Слава Чиж упал прямо на руки Алекса. — Ты… не… улетел? — Глаза его радостно блестели.
— Улетел! — зло рявкнул Алекс и показал в небо, где уже растворился вертолет.
— Это… хо… рошо… — еле шептал Чиж.
— Кому как, — мрачно усмехнулся Алекс. — Отдышись хоть, куда так торопишься? Случилось что?
Чиж помотал головой.
— Ну и слава богу! — Он усадил Славу на рюкзак, тот отдувался, вытирая пот, ел снег.
— А вот снег есть ни к чему…
— Ничего… я… немного…
Кащеев молча прислушивался к торопливой, сбивчивой речи Чижа. Алекс курил и слушал. Собственно, вопрос касался только Алекса, но решение вопроса было интересно Ивану Ивановичу и по тому, как он прислушивался, как молчал и смотрел в окно, изредка прохаживаясь от стола к окну и обратно, было видно, что он каким-то образом тоже заинтересованное лицо.
— Вот такие дела, — резюмировал Чиж.
Алекс Мурман молчал.
— Мы тебя, конечно, не неволим. Ты в отпуске. Но нам всю навигацию с Ивановым придется вдвоем. Дед уже в больнице, в райцентре, его отвез Мальчиков на «Гордом». Мы тебя просим… Иванов может отменить отпуск. Все дни, что ты был тут, зачтет как рабочие… Решай. Кончится навигация — езжай в отпуск… Там, кстати, на материке, еще хорошо будет, золотая осень…
— …бархатный сезон, — съехидничал Кащеев.
— Ну и влип! — неожиданно рассмеялся Алекс.
Кащеев тоже улыбнулся.
— Решай, Алик. Что же нам-то делать?
Иванов знал, что делал. Он помнил о пятиминутке. Он был тонким психологом и послал Чижа, хотя мог бы пойти сам и гарантировать стопроцентный успех предприятия. Но ему надо было, чтобы это сделал Чиж. Иванов слишком дорожил нравственной атмосферой станции — работой и нервами своих сотрудников.
— Черт возьми. Слава! Мне что делать! Я же был уже на пятиминутке! Я же все вам сказал! Как появлюсь я там?
— Ну И что? — развел руками Чиж. — Ну и что?
Невдомек было Алексу, что ценность человека определяется его нужностью другим лицам, необходимостью в данный момент и всегда.
— Хотел бы я знать, кто выдумал ваш дурацкий обычай «полярных пятиминуток», — спросил Кащеев. — Этим же прикрывается беспринципность и трусость в течение всей зимовки! Как будто нельзя отношения выяснять в процессе работы?
— Нельзя, — сказал Алекс. — И не такой уж обычай дурацкий.
— Алекс прав, — сказал Чиж.
— Тогда объясните, в чем дело.