Дни Стужи
Шрифт:
И уж точно не из-за Хасана Песчаника с его абреками они сюда с утра пораньше примчались: на такие мелочи Особый приказ и размениваться бы не стал. Разбираются колдуны между собой — да и пусть себе.
Тогда зачем их сюда принесло, да еще с Федулом вместе?
Так что Стас уважительно кивнул и спокойно продолжил:
— И зачем пожаловали?
— Тут, Стас Григорьич, дело такое, — подал уже привычную реплику Федул, — к тебе приказчик от купца Столярова перед Новым годом приходил? Дело вы с Иваном для него делали, так?
— Было дело, так мы того и не скрываем, — пожал
— Убийство у него в доме, Стас Григорьич. Да такое, что врагу не пожелаешь.
— Девчонка. Дочка его, — тяжело выдохнул Стас. Почему-то именно о купцовой Маришеньке подумалось в первую очередь. И только во вторую — о купце, их с Иваном, между прочим, нанимателе, с очень сомнительным делом.
— Живая она. Господь милостив, — успокоил Стаса один из иноков и перекрестился. Владимир, уточнил про себя Стас.
И сразу после этого в напряжение в комнате спало. Иноки оставались такими же собранными и внимательными, как были, но внутренне успокоились.
— Что, как себя поведем, смотрели? — усмехнулся Иван. — Потому с Федулом и пошли?
— И не оправдывайся, служба есть служба, все правильно сделали, — махнул Стас открывшему уже рот Федулу. Тот, крякнув, промолчал.
— Что же т а к о г о случилось, что к нам иноки с порубежником, а не городовые пожаловали? — спросил Стас.
Тяжкие преступления находились в ведении городской полиции. Иноков, и, тем более, порубежников привлекали, когда было ясно — нарушены границы миров. После События понятие границ изменилось, и порубежники следили не только за лесными тропами и заставами на торговых трактах.
Хотя…, Наверняка уже знают о повязанном стрелке. Так что, сложить два и два было несложно. Интересно, что с ними не прибыл кто-нибудь из городской полиции. Небось, вся полиция на ушах стоит после убийства в купеческом доме. И да, если в деле Приказ — то и убийство там не простое. Вот же дрянь какая…
— Давайте-ка вы с нами съездите, да сами все увидите, — снова подал голос Владимир. — Совет ваш нужен, да и чтобы вы п о с м о т р е л и на место убийства, не помешает.
Потом, уже много позже, Стас не раз думал, как бы все сложилось, знай они о том, что произошло ранним утром в Мещанском участке, где почему-то оставили до утра повязанного стрелка. Но тогда об этом не знали ни они, ни Федул с иноками.
А случилось вот что…
— У, сидит зыркает, — негромко переговаривались городовые, поглядывая на задержанного. Вот, свалился на их голову. Говорили, что это тот самый стрелок, что ухитрился нашпиговать депутата на мосту. Вахмистр, из отставных войсковых сержантов, глядя на его обманчиво невзрачную худощавую фигуру только головой покачал — да, такой мог. За каким чертом его нам тут оставили? — пробурчал он и приказал глаз со стрелка не спускать. Не нравилось ему, что этого невысокого пустоглазого мужика оставили здесь. Что они его сразу в Центральную не забрали? Дело-то громкое, по всем резонам, там его и допрашивать следователи будут, там и держать должны под усиленной охраной.
Но, нет, та парочка в штатском сдала с рук на руки в Мещанский участок, отговорившись тем, что сейчас нет людей
Серый день перешел в такой же серый вечер, заступила новая смена, а повозка все не прибывала. Вахмистр решил заночевать в участке.
Он присаживался за свой стол, пытался что-то писать, строчки расплывались и он снова начинал ходить, устроил разнос отдыхающей смене, приказал к чертовой матери вытолкать взашей пьянчугу, что сидел в клетке напротив и подвывал от страха, глядя на неподвижное белое лицо стрелка.
Кто он, вообще, такой, думал вахмистр. За годы службы приходилось сталкиваться и с горячими кавказскими парнями, и с холодными, нечеловечески жестокими азиатами, и с выходцами с невероятно далёких гор, где верили в Бога Которого Нет и кланялись шаманам в жёлтых халатах.
Этот внешне походил на них всех, и все же ни на кого.
Сидел на корточках, свесив руки между колен, и равнодушно смотрел прямо перед собой.
Обед даже не тронул, хотя за ним вахмистр специально послал в халяльную лавку — что он, не понимает, чтоль, как важно подготовить задержанного к разговору. А этот — даже не глянул на поднос.
Короткие зимние сумерки растворились в непроглядной темноте. Городовые зажгли фонари вокруг участка, вахмистр обошел, как положено, прилегающие переулки — заодно и моцион, годы то своё берут, и понемногу успокоился. Вокруг было все тихо, задержанный бесшумно поднялся, постоял посреди камеры, да и улёгся на топчан. Ни к еде, ни к воде он так и не притронулся.
Ну и ладно, теперь, главное, до утра дожить. Поэтому, вахмистр велел дежурить по «тревожному» графику, еще раз обошел участок, убедился, что вокруг ничего подозрительного, не поленился. Заглянул в комнату «слухачей». Оба не спали, сидели в освещенной одинокой свечой комнате друг напротив друга, как всегда, жутковато молчали. Кашлянул, спросил, нет ли чего, ну, это… и выразительно поднял глаза.
Нет, в верхнем мире ничего необычного «слухачи» не учуяли.
Уговорив себя, что теперь-то все в порядке, вахмистр отправился в комнату отдыхающей смены, где ему уже предусмотрительно налили огромную кружку горячего чая с травками и соорудили невероятных размеров бутерброд с домашней колбасой. И, конечно, малиновое варенье в блюдце с синей полосой. Все, как положено.
— Этот, — молоденький городовой мотнул тощей шеей в сторону камер, — что твой призрак, ни звука, аж мурашки бегут.
— Ты поменьше мурашек считай, побольше старших слушай, да, вашбродь? — заглянул в глаза вахмистру второй, с маленькими блестящими глазками Он все время напоминал вахмистру какого-то скользкого зверька. Но службу, и правда, знал. Вот и сегодня, весь вечер ходил за вахмистром, проверял, не поленился, проверил кандалы на задержанном, и не побоялся же в камеру зайти. Сам топчан перевернул, не сунул ли кто заточку, или еще что недозволенное.
— Оно, конечно, — вахмистр прожевал бутерброд, с удовольствием запил чаем. Закончив ужин, вытер руки чистой тряпицей, с грохотом отодвинул тяжелую табуретку.