Дни в книжном Морисаки

Ягисава Сатоси

Хозяйка, принеся поднос с едой, кажется, тоже это заметила, включила стоящий в центре старенький телевизор и ушла. Звук барахлил, поэтому доносящийся из кинескопа смех периодически прерывался. И я почувствовала, как пространство вокруг наполняется звенящей тишиной. Мне показалось это странно пугающим, поэтому я подошла к телевизору и выключила его.

В комнате я завернулась в два футона [20] , выключила свет и погрузилась в мертвую тишину. Дождь тоже, судя по всему, уже прекратился, и его отдаленного шума не было слышно. «Может,

завтра выехать чуть пораньше?» — предложила госпожа Момоко, на что я рассеянно кивнула.

20

Традиционный японский матрас из хлопка.

Окруженная темнотой, я не отрываясь смотрела в потолок. Так как госпожа Момоко не могла уснуть с включенным светом, тьма была полная. И все же, лежа с открытыми глазами, постепенно я привыкла и уже могла различать очертания вещей.

— Тетя, вы не спите? — робко окликнула я ее спустя пару минут.

Похоже, она проснулась, поэтому ответила сразу:

— А?

— Можно вас спросить кое о чем? — прошептала я, продолжая смотреть в потолок.

— Да, я тоже хотела поговорить.

— Ну, это о том, что вы сказали днем…

— А что я сказала?

— О болезни…

— А, да, — через мгновение отозвалась госпожа Момоко.

— Все настолько серьезно? — на одном дыхании выпалила я, словно читала сценарий. В темноте мой голос прозвучал особенно уныло.

— Как сказать… И серьезная, и не очень, — поразмыслив какое-то время, тихо сказала она.

— А что с вами?

— Хм, — протянула госпожа Момоко. — Скажем, бывает же такое: кое-что случается, ты внезапно заболеваешь и, ни с кем не попрощавшись, исчезаешь? Думаю, в сравнении с этим мне повезло больше. Потому что у меня еще полно шансов.

— Это…

— Нет, не стоит так беспокоиться. Это не значит, что я умру прямо сейчас. Ранее я лежала в больнице, мне удалили матку, и сейчас я продолжаю наблюдаться у врача. И в дальнейшем мне следует быть начеку.

— Случайно не из-за этого вы вернулись к дяде?..

— У меня сначала и мысли не было возвращаться из-за болезни. Но, пока я в депрессии находилась в больнице, мне приснился сон.

— Сон? — я повернулась к тете лицом, но из-за темноты не видела ее.

— Да. Во сне я садилась на корабль, который вот-вот должен был отчалить из порта. А, нет, не так: я сама как будто была кораблем. В любом случае я собиралась плыть к горизонту, точно зная, что уже не вернусь. И, посмотрев назад, увидела на берегу мужчину, который махал мне рукой. С первого взгляда я догадалась — это Сатору. У меня возникло сильное предчувствие, что больше мы с ним не встретимся, поэтому я тоже в ответ изо всех сил стала махать ему. Но мой корабль отплыл уже довольно далеко, и Сатору становился все меньше и меньше. И потом я поняла: Сатору уже совсем не видно, а я одна посреди моря. Вот такой сон.

Госпожа Момоко начала ворочаться и тоже повернулась ко мне. Затем сдавленно посмеялась.

— Стыдно признаться, но когда я проснулась в палате, то, к собственному удивлению, расплакалась. Я понимала, что это всего лишь сон, но не могла остановить этот поток слез. Словом, урыдалась. До этого я даже и не помнила, когда в последний раз плакала,

да и вообще я из тех людей, которые редко плачут, но тогда я не могла остановиться из-за переполнявшей меня боли. И решила во что бы то ни стало еще раз встретиться с ним. Странно, да?

— Нет.

Я отрицательно покачала головой, представив себе состояние тети в тот момент. Но она вряд ли это увидела.

— Конечно странно, — согласилась она сама с собой. — Но все же благодаря этому я хоть и с позором, но вернулась.

— Вот как… А вы расскажете дяде о болезни?

— Нет, — твердо сказала госпожа Момоко.

— Почему?

— Потому что не хочу быть для него обузой. Сатору не настолько слабый человек, но дело не в этом. Дело во мне. Нельзя больше наглеть.

— Но хотя бы попробуйте…

— Ты не понимаешь, — перебила меня госпожа Момоко. — Я все решила еще тогда, когда собиралась встретиться с ним.

— Но… но мне же вы рассказали.

— Думаю, я просто хотела выговориться кому-нибудь, — едва слышно прошептала она. — Я очень хотела рассказать кому-то и о том, почему я ушла, и о болезни. Знаю, Такако, если я попрошу тебя не говорить Сатору или кому-либо еще, ты так и поступишь.

— Это… — дрожащим от слез голосом начала я. — Это нечестно.

— Да. Прости, Такако. Я была невероятно счастлива, когда ты обняла меня в ванне. Правда. Ты очень добра. Именно поэтому Сатору так сильно любит тебя.

Завернувшись в одеяло, я, глотая слезы, повторяла только: «Нечестно, нечестно». Госпожа Момоко продолжала просить прощения. А я твердила лишь одно слово.

И так, обессилев от слез, я уснула.

* * *

На следующее, пасмурное, утро, простившись с хозяйкой и Хару, мы покинули гостиницу. Как и в день нашего приезда, госпожа Момоко почтительно кланялась, стоя в прихожей. Хозяйка, смеясь, говорила: «Ну, будет!» — но тетя не останавливалась. Хару помахала нам, весело крикнув: «До скорого!»

Госпожа Момоко снова была весела, как обычно, и при спуске с горы болтала без остановки: «Смотри, лилии цветут», «А там уже листья краснеют». Я живо отвечала ей, не зная, как иначе себя вести.

Вечером на станции Синдзюку мы разошлись. Госпожа Момоко поклонилась мне, стоя рядом с автоматами для покупки билетов.

— Спасибо, Такако. Было очень весело, — сказала она и расплылась в лучезарной улыбке.

Я участливо спросила ее:

— И что вы теперь делать будете?

— Поеду в магазин.

— Нет, я не об этом. Потом?

Тетя задумчиво скрестила руки.

— Ну, что-то буду делать, — ответила она, ловко развернулась и растворилась в толпе прохожих.

Я все равно продолжала стоять на месте, даже когда ее фигура пропала из виду. Меня переполняло невыносимое чувство от осознания того, что теперь может случиться.

Глава 16