До каких пор буду звать?
Шрифт:
С каким воодушевлением рассказывал он о своем родном крае, как хорошо он знал его, как горячо любил он своих земляков-раджастханцев, как страстно хотел сделать их жизнь счастливой и процветающей!
В разговоре с Р. Рагхавом я спросил, лежат ли в основе его романа «До каких пор буду звать?» (в русском издании роман печатается с некоторыми сокращениями) реальные события и связан ли образ писателя, приехавшего погостить к своему другу в деревню, с ним самим. Рангея Рагхав задумался, затем сказал: «В жизни я встречал много таких людей, как Сукхрам, людей с самого дна человеческой жизни, с трудной судьбой, но с большим сердцем. Все, что изображено в романе, весьма близко к тому, что я видел сам, о многом мне рассказывали… Поезжайте в любую деревню и послушайте
«А существует ли в действительности эта недостроенная крепость?» — спросил я. Писатель ничего не ответил, лишь задумчиво посмотрел в окно на синеющие вдали горы. Я вспомнил дорогу из Дели в Джайпур, извилистой лентой вьющуюся между невысоких скалистых гор, на вершинах которых то там, то здесь виднеются полуразрушенные средневековые замки и крепости, некогда принадлежавшие раджпутской феодальной знати. Сколько хранят они трагических и печальных рассказов и преданий о человеческих судьбах, подобных тому, о котором поведал Рангея Рагхав в своем романе!
Еще тогда, во время встречи и разговора с Рангея Рагхавом, у нас возникла мысль о переводе на русский язык лучших его романов «Курган мертвых» и «До каких пор буду звать?». Этот последний был сразу же признан индийской общественностью одним из лучших произведений Р. Рагхава. Это рассказ о жизни земляков писателя — раджастханцах. Главные его герои, наты, — люди одной из самых низших каст индийского общества, всеми презираемые и угнетаемые, доведенные до самого унизительного бесправного положения. И тем не менее их отношения, основанные на взаимном чувстве и велении сердца, гораздо естественнее и чище, чем моральные принципы высокорожденных власть имущих, руководствующихся расчетами и выгодой.
Борясь за свое личное счастье, наты — люди с самого дна жизни порой смело бросают вызов освященным религией закоснелым обычаям. Весьма характерен в этом отношении в романе образ Каджри, молодой женщины из касты натов. Душа ее жаждет настоящей любви и счастья. «Мне хочется, чтобы кто-нибудь полюбил меня и назвал своей», — говорит она. Во имя любви к Сукхраму она порывает с обычаями и бросает ненавистного мужа, навсегда отказывается от своего кастового ремесла — проституции — и становится женой любимого человека.
Достоинства человека определяются не его происхождением и социальным положением, а его личными качествами — такова одна из главных идей романа. И еще: «Одному не под силу сравнять гору, — говорит Каджри Сукхраму, — только все люди могут совладать с горой». Мысль о том, что в борьбе с социальной несправедливостью люди должны объединиться, все чаще приходит им в голову.
Никого из героев романа не пощадила судьба. Гибнут родители Сукхрама, а вслед за ними Пьяри и Каджри, уходит из жизни его приемная дочь Чанда, теряет рассудок горячо любивший ее юноша Нареш… Все эти удары один за другим обрушиваются на Сукхрама и, несмотря на всю его силу и выносливость, разрушают его разум.
Но судьба ли это? Нет! Все это не злой рок или случайное стечение обстоятельств. Причиной всех несчастий и гибели людей являются освященные религией законы касты, с самого рождения обрекающие человека на страдания, лишающие его человеческого достоинства, запрещающие ему любить и быть любимым, узаконивающие нищету и бесправие, произвол и насилие.
Трагическое звучание приобретает в романе чистая, прекрасная любовь девушки Чанды и юноши Нареша. Их любовь заранее обречена на горе и страдания, так как Чанда принадлежит к самой низкой касте натов, а Нареш — сын высокорожденного брахмана. И несмотря на то что отец Нареша просвещенный, интеллигентный человек, что он участник освободительного движения, что по своему характеру он добрый и отзывчивый, он не может подняться выше закона касты, принося в жертву своего сына во имя соблюдения «закона предков».
Через
До тех пор пока кастовые предрассудки, как ржавчина, будут разъедать души людей, они не смогут свободно жить и наслаждаться жизнью — такова идея романа. Эта мысль выражается словами писателя, от чьего лица ведется повествование: «Мы стали свободной страной, но еще не смогли вычистить грязь из своего дома». Символически в этом отношении звучит последняя фраза романа: «…в тот день, когда обездоленные познают подлинную человечность, они избавят человечество от страданий. Тогда-то и появится новый человек!»
«До каких пор буду звать?» — звучит страстным призывом человека, оскорбленного и униженного, но не удовлетворенного своим положением, стремящегося к свету и правде.
До каких пор буду звать?
(Роман)
1
В надвигавшихся сумерках зимнего дня стены беломраморного дворца казались сошедшими со страниц сказки. Последние лучи солнца коснулись благоухающих ююбовых [1] , деревьев, легко заскользили по вершинам огромных ракит и тутовых деревьев и, наконец спустившись вниз, позолотили плотную завесу дорожной пыли, взметенной копытами проходившего стада. С полей повеяло холодом.
1
Ююба — невысокое дерево из семейства крушинковых (Zizyphus jujuba).
Шел тысяча девятьсот сорок девятый год. Болезнь, покрывшая мне ноги нарывами, перед которыми оказались бессильны снадобья городских хакимов [2] , острые иглы хирургов и микстуры гомеопатов, забросила меня в глухую деревушку на попечение местного знахаря. Моего исцелителя звали Сукхрам. На шее у него болтались бусы, на голове гордо красовался высокий тюрбан, на руках позванивали стеклянные браслеты. Тайком от всей деревни он приносил из лесу травы, садился передо мной, дул на мои больные ноги, закатив глаза, кружил вокруг, прищелкивая пальцами, выкрикивая что-то гортанным голосом, а на седьмой день этой чертовщины он снял с моей ноги повязку и сказал: «Сегодня ты сможешь пойти со мной на прогулку, господин».
2
Хаким — врач-мусульманин, лечащий по правилам традиционной арабской медицины.
Он повел меня в сад, посередине которого возвышалось чудо из белого мрамора.
В притихшем старом саду умолк птичий гомон; темнота, казалось, поглощала все звуки. Лишь монотонное гудение храмовых колоколов, созывавших людей на молитву, да позвякивание колокольчиков возвращающегося стада нарушали тишину наступавшей ночи.
— Пора возвращаться, господин, — сказал Сукхрам.
— А что это там возвышается?
— Господин, ты же видишь, крепость.
— Кто ее построил?
— Сын того самого раджи, что воздвиг дворец.