До конца своих дней

Бенедикт Барбара

Глядя в ее бездонные глаза, он чуть не признался ей во всем, чуть не положил свои надежды к ее ногам как дар. Но, даже почти потеряв голову, он сознавал, что его мечта слишком много для него значит и слишком хрупка – ее нельзя подвергнуть осмеянию.

О да, Гинни способна одной улыбкой дать ему чувство всемогущества, но он давно уже знает, как легко его прекрасная дама может сделать крутой поворот и хлестнуть его уничтожающей насмешкой.

Да, он все это знает, но это ничуть не облегчает мучительно-ноющего чувства в паху.

Может, его

охладит ванна? Хорошо, что он уезжает отсюда. Ему ни за что не справиться с вожделением, которое раздирает его тело, если он останется с ней в эту жару под одной крышей.

Гинни Маклауд – красивая женщина. От этого никуда не денешься. Но в мире много красивых женщин. Ему ничего не стоит найти красивую, но добрую, такую, которая не станет еще больше осложнять его жизнь. Черт побери, завтра он поедет в Новый Орлеан, и, если уж во всем этом большом городе он не найдет сговорчивую девку, дело его совсем плохо.

Раф решил сначала помыться, а потом уже ехать. А когда он в следующий раз встретится с королевой Гиневрой, он будет пресыщен любовью, и ни жара, ни даже нежный ветерок дельты не разбудят в нем страсти.

Раф оглянулся на дом и еще раз подумал, что надо отсюда бежать со всех ног.

Гинни стояла там, где ее оставил Раф. Ей все еще хотелось кричать на него и обвинять его в несправедливости, но в глубине души она сознавала, что действительно не думала ни о ком, кроме себя. Она была так поглощена мыслями о том, что с ней станется, что ни на минуту не задумалась, как ее неосторожные слова могут подействовать на детей.

Гинни искала себе оправданий. Когда она впервые повстречалась с детьми в порту, ей было жарко, она была напугана тем, что ее никто не встретил, да и детки вели себя не лучшим образом. Вот она и выместила на них зло. Подумаешь, какое преступление – сказать детям пару резких слов!

Но Раф говорит, что дело не в том, что она говорит, а в том, как она это говорит.

«Вы создаете у них чувство неполноценности».

Неужели она обращается с этими детьми так же, как с ней обращались ее родители? Гинни помнила, как тяжело было слушать бесконечные нотации мамы, как хмурый взгляд отца заставлял ее корчиться от стыда. Ей казалось, что родителям невозможно угодить. Если задуматься, то, наверно, ее упрямство и дикие выходки шли от желания убедить себя, что ей не нужна похвала родителей.

А что, если Джуди чувствует то же самое? Что, если вся эта враждебность и неповиновение идут от желания доказать, что она не нуждается в одобрении посторонних? Бедная девочка! Гинни по собственному опыту знала, как ей будет трудно. Стоит только поглядеть, куда Гинни завело ее собственное упрямство!

А куда, собственно, оно ее завело? Окинув взглядом комнату, она с удивлением осознала, что дом уже не кажется ей таким ужасным, как вначале. Странно, но комната уже не таит угрозы, не выглядит такой уж убогой... даже дышит уютом. Когда в ней произошла эта перемена?

Перед умственным взором Гинни словно приоткрылась дверь, и она увидела

окруженного детьми Рафа, который клялся им, что сделает все возможное, чтобы они могли жить все вместе.

У Гинни сдавило грудь от зависти и тоски. Как бы тяжело ни жилось Рафу и этим детям, как бы ни были они бедны, как бы мало Раф ни проводил с ними времени, их объединяла любовь. Это была семья.

У меня тоже есть семья! Гинни попыталась убедить себя, что папа, дядя Джервис и ее кузина не спят по ночам, беспокоясь о ней, и молятся о ее благополучном возвращении.

«Хоть раз признайте неприятную правду», – вспомнила она слова Рафа.

И видение объединенной беспокойством семьи Маклаудов исчезло. Папа, несомненно, пьет с утра до вечера, дядя Джервис играет в карты, а Эдита-Энн ликует по поводу исчезновения Гинни. Никто не бросился ее искать, как Раф бросился искать Джуди. Члены семьи Гинни занимались каждый своим делом.

По ее щеке скатилась слеза, но она сердито смахнула ее рукой. Какая глупость – реветь от жалости к себе! Так она того и гляди убедит себя, что и Лансу нет до нее дела. А этого быть не может, ее храбрый, замечательный Ланцелот наверняка прочесывает округу в поисках своей Гиневры.

Эта мысль должна была бы подбодрить Гинни и наверняка подбодрила бы, если бы она только могла представить в своем воображении лицо Ланса. Но каждый раз, когда она пыталась это сделать, ей виделось смуглое лицо Рафа.

Черт бы его побрал! Мало ему, что он вторгается в ее сны, теперь он мерещится ей наяву!

Это, наверно, влияние комнаты, решила Гинни. Его присутствие чувствуется здесь, даже когда его нет. Сидя тут наедине с оплывающей свечой, она невольно перебирала в памяти каждый разговор, который у нее был с Рафом, вглядывалась заново в каждое выражение, которое появлялось на его лице.

Как редко он улыбается! Гинни привыкла, что мужчины из кожи лезут, восхваляя ее красоту, и безразличие Рафа заставляло ее усомниться в том, что раньше казалось бесспорным. Этот человек лишал ее уверенности в себе, заставлял доказывать, что она вовсе не избалованная принцесса и что уж, конечно, приятнее, чем мокрая крыса.

Гинни с гримасой провела рукой по своим спутавшимся кудрям. Да, сегодня она ему ничего не доказала. Его нельзя винить в том, что, видя ее с такой грязной, лохматой головой, в таком мятом, запятнанном платье, он забыл о ее красоте. И почему он всегда приезжает, когда она похожа Бог знает на что?

Вообще-то ей дела нет до его мнения, она прекрасно может прожить и без его восхищения. Но все-таки было бы не так уж плохо иногда встретить его одетой в чистое и аккуратно причесанной. Когда девушка знает, что она хорошо выглядит, она чувствует себя увереннее. Если бы она хоть раз затеяла с ним спор с умытым лицом, то, может быть, лучше сумела бы доказать свою правоту. В такую жару протирать тело губкой по утрам и вечерам явно недостаточно. Что ей нужно, так это принять ванну, основательно отмочить грязь. Лохань!