До конца своих дней
Шрифт:
Столько всего произошло в этот день, что Гинни совсем забыла про бочку с водой, которую ей показал Кристофер. И она живо представила себе полную воды лохань, оазис, где она сможет обрести новую жизнь. Она представила себе еще теплую от солнечных лучей, мягкую, как шелк, воду, в которую она погрузит свое утомленное тело. Какое это будет блаженство, как нежно вода будет ласкать ее иссушенную кожу! А когда она оттуда выйдет, вся чистая и сияющая, как богиня, возникшая из морской пены, – вот тогда мы посмотрим, сможет ли перед ней устоять неподатливый мистер Латур!
Эта перспектива была столь
Гинни заставила себя спуститься со ступенек. Во тьме вокруг, может быть, прятались дикие твари, но там же, во тьме, ее дожидалась лохань, которая манила ее, как песня сирены. Гинни казалось, что она слышит ее шепот: «Иди сюда, пока все спят, и никто тебе не помешает. Иди и вымойся в свое удовольствие».
Завернув за угол дома, Гинни увидела, что там светло от луны, и радостно пошла вперед. Но скоро ветви опять сомкнулись у нее над головой и закрыли лунный свет. Гинни в сомнении остановилась. Ей опять померещились таящиеся в темноте твари. Стоит ли идти дальше?
Но она вспомнила выражение отвращения в глазах Рафа и решительно двинулась вперед. Ей хотелось, чтобы у нее опять были чистые волосы, ей хотелось хорошо выглядеть. Пусть хотя бы один раз этот человек увидит в ней привлекательную женщину.
Уже почти дойдя до места, она вдруг услышала какой-то звук. Сразу подумав о ползающих под ногами гадах, она бегом ринулась к спасительной лохани и не раздумывая прыгнула в нее. Откуда ей было знать, что там уже кто-то есть?
– Черт! – воскликнул этот кто-то и вскочил на ноги. И тут Гинни осознала, во-первых, что это Раф и, во-вторых, что он совершенно голый.
Оттолкнув его руками, она попятилась. Встреча до того ошеломила ее, что она совсем забыла, где находится, и, наверно, опрокинулась бы через стенку лохани, если бы Раф не придержал ее.
– Гинни? – спросил он, ухватывая ее покрепче. – Гинни, – как бы ответил он сам себе осипшим шепотом.
И прижал ее к себе. Непостижимым образом Гинни была рада, что он здесь, что он не уехал. В темноте она почти ничего не видела, но, для того чтобы почувствовать его страсть, ей не нужно было света. Она слышала его учащенное дыхание, чувствовала животом его твердую плоть.
Она и сама учащенно дышала. Все ее тело было охвачено непреодолимым трепетом желания.
Время вдруг понеслось с сумасшедшей скоростью – так же, как это было в ту ночь, когда она с завязанными глазами плыла в пироге по реке навстречу своей судьбе. Сейчас она тоже ничего не видела. Она подняла лицо для поцелуя, понимая, что не в силах его предотвратить,
Она обхватила Рафа за шею, зная, что выбора у нее нет. Раф сейчас овладеет ею, и она не будет ему препятствовать, их соединение было неизбежно.
Какая сладость исходила от накрывших ее рот губ! Она не могла отрицать, что происходит то, что должно произойти. Прикосновения этого человека воспламеняли ее тело. Сама его близость наполняла ее трепетом. Прижимаясь к нему, Гинни чувствовала, как от его мокрого тела отсыревает ее рубашка, и ей уже начинало казаться, что их не разделяет даже тонкая ткань. Эта мысль распалила Гинни еще больше, и она запустила руки ему в волосы, не давая ему поднять голову.
Раф застонал и стал гладить ее бедра и талию, потом накрыл ладонями ее жаждущие ласк груди. Он провел большими пальцами вокруг ее набухших сосков, которые как бы тянулись вперед, требуя ласки. Потом он наклонился и поцеловал их. Тонкая ткань рубашки не была помехой для его волшебно-жаркого языка.
Гинни так ослабела от желания, что едва могла стоять. Она понимала: это сумасшествие. Эта обуреваемая страстью женщина совершенно не похожа на нее, Гинни Маклауд. Однако она льнула к Рафу, вспыхивая каждой точкой тела под его изощренными ласками, хотя ее ум ожесточенно боролся с ее чувственностью. Он же похититель! – кричал ум, но ее сердце отвечало: нет, он волшебник! Он украдкой как вор забирается в твои сны, – говорил здравый смысл. – Как ты можешь ручаться, что он не украдет твое сердце?
Раф спустил с ее плеча бретельку рубашки, и тут Гинни вдруг опомнилась.
– Нет, – проговорила она, ужаснувшись сама себе, и уперлась руками ему в грудь. – Нет-нет, не надо! Нельзя!
Раф отказывался выпустить ее из объятий. Он молча прижимал ее к себе, и его сердце колотилось рядом с ее собственным.
– Я пришла принять ванну, – объясняла Гинни. Она почувствовала, что он отодвинулся от нее. – Вы меня не так поняли.
Не так? Он ведь сказал ей, что собирается помыться. Может быть, она пришла сюда, повинуясь бессознательному желанию быть с ним?
Раф переступил через край и вышел из лохани. Гинни бил озноб. Она подозревала, что этот озноб возник не оттого, что она стояла в чуть теплой воде и на ней была мокрая рубашка, а оттого, что она оттолкнула Рафа. Зачем она это сделала?
С сожалением и чувством потери она протянула к нему руки, но, стоя к ней спиной, он не увидел этого. В слабом лунном свете она видела, как он нагнулся за одеждой и стал натягивать брюки.
У нее загорелась кожа при мысли, что она прижималась к его голому телу. Ее воспитание говорило, что девушка не должна так себя вести. Тогда откуда же это саднящее чувство потери? Почему ей так трудно помнить, что она ненавидит этого человека?