До новых снов с тобой...
Шрифт:
Гость сел к Деймону. В этом уголке бара народу было меньше, а рядом была дверь, которая никогда не закрывалась. Холод обволакивал тело, а свежий воздух напоминал о том, что есть какое-то другое место, полное гармонии, теплоты и спокойствия. Деймон вспомнил, что с детства мечтал о том маленьком, но уютном уголке, в котором ему будет комфортно и душой и телом. Но, пока он этого угла не нашел… Однако свято верил, что каждому удастся испытать это чувство удовлетворения. Даже этой девушке, которая продолжала напевать свои похабные, лишенные смысла, песни. Собеседник обратил взор
– Вот смотрю я и думаю: отчего все мы отшельники? – начал Деймон, нарушая молчание. – Посмотри на нее, – он указал на певицу. – А ведь было время, и она была настоящим запретным плодом. Что сейчас? Сейчас это уже и не … так, – махнул он рукой, – игрушка.
Официантка, девушка лет двадцати, поднесла бурбон. Гость протянул купюру, в то время как Деймон продолжал смотреть на певицу, не взирая на подошедшую бедную девушку, которая уже привыкла к насмешкам клиентов и несправедливостям начальства.
Здесь каждый одинок. Но не отшельник. Скорее, просто бродяга. Мужчина выдохнул и протянул Деймону бурбон. Отвратительный напиток обжег горло. Пение этой девушки, хохот и звон бокалов, жужжание мухи, громкие споры – к этому постепенно начинаешь привыкать. А потом не хочешь уходить, понимая что только здесь, рядом с другими бродягами, не чувствуешь себя таким одиноким.
– Смотри на нее, – продолжал Сальваторе. Хмель развязывал язык. Странное поведение отталкивало и притягивало вошедшего апатичного и ухоженного парня. – Красавицей была! А сейчас? Поносила ее жизнь. Цыганка! Видел ли ты когда-нибудь цыганок?
Собеседник усмехнулся и отвел взгляд на бедную официантку. Ее тоже доставала эта работа. Она устала душой. Она выпита до дна, как бутылка хорошего сладкого вина. В ней иссушена жизнь! Как и в каждом, кто был здесь.
– Нет, – продолжал мужчина, глотая бурбон. – Не тех, о которых ты подумал! Нет! Настоящих. Их тела великолепны. Они как кошки. Так и трутся о твои ноги, но когда ты хочешь коснуться их, так сразу выпускают когти!
– Нравится экзотика? – усмехнулся мужчина, глядя на стакан с выпивкой.
– Это что-то особенное… Но души! Цыганская любовь – жаркая. Никто не способен так любить, как они. Они дарят себя, они дарят весь спектр своих чувств!
– Красиво говоришь.
– Я любил одну цыганку. Ох, как и она любила… Нет никого страстнее этих девушек! И нет никого несчастнее молодых цыганок.
Вновь затянули какую-то песню. Она была пропитана тоской и некой обреченностью. Трагизма придавало еще и то, что голоса исполнителей были жалки и ужасны. Такие люди лишены каких-либо талантов. Ну, одарены все же одним – пить. Все подхватили слова песни, будто молитву в церкви. Деймон наблюдал за этими людьми-бродягами, держа в руках грязный, надбитый бокал виски.
В маленькие, пыльные окна пробивался лунный свет. Полотно неба было без единой звезды, как и жизнь этих
Но вскоре и эта временная тоска прекратилась. Вновь загорланили, вновь стали материться, ссориться, пить, танцевать и ругаться. Да… народ мало чем сломишь. Их желание заливать тоску водкой или виски не погасишь, не извлечешь.
– Да, – наконец произнес сидевший подле Деймона парень. – Быть может, мы все отшельники-бродяги, вынужденные терпеть реалии мира и мириться с действительностью.
Сальваторе взглянул на своего собеседника, который решительно поднялся.
– Быть может, все цыганские девушки самые страстные и несчастные, но они самые хитрые… Довелось мне общаться с одной из них. Все сердце мне изранила… От несчастья своего она мою жизнь в пепел превращала? Или от удовольствия? Не знаю. В одном точно уверен…
Он взглянул на бедную официантку, которая бегала по этому маленькому бару, терпя шлепки похотливых, обрюзгших мужиков и насмешки каких-то блудливых девок.
– В чем же?
– Да неважно, – он махнул рукой и направился к официантке.
Воспоминания об этом диалоге стерлись в ту же секунду, как загадочный гость покинул заведение. Деймон пожал плечами и, подперев лицо рукой, уставился на исполнительницу.
На душе мужчины скребли кошки, заставляя чувствовать ту невыносимую беспочвенную тоску, способную нас довести до нервного срыва. Сегодня Деймон завершил свою работу офтальмолога. Больше никаких слепых, плохо видящих и прочих. Теперь – отдых, отрешение от мира и полное одиночество. Сознательный выбор одиночества – тоже дорогой напиток и позволить выпить себе его способен не каждый.
Работы нет. Следовательно, проблем, проверок и операций – тоже. Так, почему же на душе все равно паршиво?
Почему в наших сердцах возникает беспочвенная, необоснованная тоска? Почему мы так тщательно копаемся в себе, но не находим объяснения возникшей меланхолии? Может, и мы не помним того, что было пару секунд назад? Что было пару часов назад в наших жизнях? Может, мы тоже совершаем одну и ту же ошибку, падаем, раскаиваемся и просим очередной шанс, чтобы доказать свою преданность небесам? В наших сердцах ведь тоже время от времени возникает эта сука, которая заставляет погрузиться в себя, слушать пение потерянных душ и беседовать со странными людьми, не узнавая в них себя. Мы, и правда, слепы. Правильно говорят: хочешь найти что-нибудь – поищи на поверхности.
К столу подходит официантка, но Деймон, в отличие от своего собеседника, даже не одаривает девушку взглядом. Он просто кладет чуть больше положенной суммы и направляется к выходу.
Деймон идет вдоль берега моря с бутылкой виски. Море тихое и спокойное. Крики чаек и шум волн – потрясающая музыка. Она затмевает отчаянные крики души, сходящей с ума от тоски. Деймон засмотрелся на эту синюю гладь, символизирующую собой вечность. Смотришь на волны, слушаешь чаек и понимаешь, что все в мире тленно. Вечна лишь природа. А ночной купол неба, усеянный плеядой звезд, завораживает, заставляет позабыть обо все на свете.