До Победы. Документальный деревенский хронограф
Шрифт:
Видимо, в Матчине жители пытались спрятать и спасти второго разведчика. Иначе чем объяснить то, что на следующий день наши войска нашли в одной из деревенских бань четыре тела - разведчика, солдата окруженца и двух местных жителей - изувеченных, обезображенных, со звёздами, вырезанными на груди.
А утром загрохотали пушки, полетели над пепелищем снаряды наших орудий, громящие немецкий оборонительный рубеж.
В амбар зашел лейтенант в новенькой шинели тонкого английского сукна, отдал мешочек с крупой. Сказал: "Будьте
Пошли!!!
Словно серые муравьи, шли по широким заснеженным полям (от Самыкина до Борялова) многокилометровые цепи красноармейцев, редеющие от снарядов и пулеметного огня противника.
Луг покрылся телами убитых. Когда солдаты входили в небольшой лесок и скрывались от вражеских пулемётчиков, там гремели взрывы противопехотных мин, взлетали над кустарником тела, подброшенные взрывами.
Многие полегли на лугу, в леске и в кустарнике, но многие пошли дальше, под смертельным градом пуль, освобождая от врагов смоленские деревни.
Через пару недель после освобождения, в деревнях восстановилась советская власть, возродились колхозы, начала работать почта. Из Ленинграда пришла долгожданная, не совсем радостная, весточка от отца. Письмо было написано после прорыва Ленинградской блокады. Видимо, отец хотел рассказать о чем-то страшном, потому, что больше половины письма было замазано чернилами цензуры. В уцелевших строках было написано, что блокада закончилась, начали ходить трамваи, выдача хлеба по талонам увеличилась, он лежит в Мичуринской больнице, из которой вряд ли уже выйдет, а чемоданы с подарками для детей оставил у знакомых, к которым нужно будет приехать по адресу...
С наступлением весны, все, от стара до мала, деревенские жители носили семена со станции.
Весной начали пахоту.
Шестеро баб и неокрепших девчонок привязывали веревками к плугу жердь, упирались грудью в жердь и тянули плуг. Тяжело подается пахота. За четыре года крепко слежалась почва. Крепко переплелись в земле корневища пырея и корни других трав.
Странные существа русские бабы.
Ходить за плугом намного легче, чем его таскать.
Но за годы войны они стали суеверными.
Было у них убеждение, что нельзя пахать на людях, иначе весь род пропадет, как пропало племя Обров, ездивших в древней Руси на повозках, в которые запрягали людей.
"Пускай мне плохо, очень плохо и тяжело, но я не буду пахать на людях", - думала каждая из женщин, надеясь, что отведет этим беду от родного человека, воюющего на фронте или от ребенка, брошенного дома.
Задыхаются, выбиваются из сил женщины.
С трудом удерживает плуг паренек.
Иногда плуг ударяется в камень, от резкого рывка жердина вырывается из рук и больно бьет по чьей то женской груди. С плачем и проклятьем падает женщина на колени, причитает, смешивая мольбу к богу и страшные матерные слова, вытирает слезы на грязном лице, встает и опять налегает на жердь.
Армии нужен хлеб.
В ту посевную страду, война продолжала свою кровавую
Однажды лемех плуга ударился о мину или снаряд...
Так они и лежали все семеро. Мальчик пахарь у плуга и шестеро тягловых женщин и девчонок. Лежали вокруг дымящейся воронки, присыпанные землей, искромсанные осколками. Лежали неподвижно, словно воспользовались возможностью отдохнуть.
Не повезло и Сашке. Граната самопальной конструкции, сооруженная из противопехотной гранаты и противотанкового взрывателя, взорвалась у Сашки в руке, когда он размахнулся, чтобы глушануть рыбы на уху, для сельчан, работающих в поле. Чудом выжил.
Крупные осколки вытащил из его тела хирург тылового госпиталя. Выходила Сашку мать, своей материнской заботой. Помог залечить раны ветеринарный военврач, смазывая их какой-то народной мазью, прихваченной из родной казахстанской юрты.
А мелкие осколки, темнеющие под кожей, отсеченный осколком указательный палец, которым нажимают курок оружия, и хрусталик правого глаза, пробитый железной пылинкой уже не смертельно. Вот только пришлось переучиваться Сашке стрельбе с левого плеча.
Переучился. Из немецкого карабина, в тетерева или в лису, с пятисот шагов попадал.
По осени в школе начала работать школа. Уроки в школе вел, вернувшийся с фронта по многочисленным ранениям учитель, выживший в огне войны и ставший на фронте артиллерийским офицером.
Истосковавшиеся по учёбе, сельские ребята ловили каждое слово на уроках литературы, физики, истории...
Иногда учитель отвлекался от предмета и рассказывал о мужестве своих товарищей и зверствах фашистов, которые довелось видеть на фронтовых дорогах.
Ребята рассказывали о войне, виденной детскими глазами, о погибших или пропавших без вести отцах и братьях, о сестрах, угнанных в неметчину и, слушая их рассказы, мрачнел видавший виды фронтовик и перекашивалось, от нервного тика, лицо бывшего артиллериста.
В конце зимы, возвратившегося из школы Сашку встретил милиционер: "У тебя есть винтовка? Неси сюда. Собирайся, поедем в район".
Сутки просидел Сашка в ожидании допроса, три часа просидел в кабинете следователя подробно расспрашивающего о каждой минуте, о каждом шаге паренька за позавчерашний день.
Уставший следователь спросил о Сашкиных планах. Сашка ответил, что хочет, несмотря на ранение, служить в армии.
Хорошо, сказал следователь, я помогу тебе попасть на фронт, но и ты помоги мне.
В Вашем сельсовете убили женщину, складывающую возле дома дрова. Я напишу, что это сделал ты, не нарочно, что у тебя случайно выстрелил карабин, а потом поедешь домой, чтобы через недельку отправиться бить фашистов.
Сашка представил, как он в белом полушубке, бежит в атаку, швыряет гранату, прыгает в траншею и поливает автоматным свинцом фашистов. Мстит им за всё зло, которое принесли враги на Сашкину землю...
Сашка расписался в протоколе и его, довольного, повели в общую камеру.