До последнего солдата
Шрифт:
— Оказывается, ты надежный парень, Зотов. — И красноармеец не догадывался, что в этой похвале есть часть похвалы, адресованной гауптману.
— Просто, я умею знать только то, что мне положено знать, — сурово произнес Зотов.
— Неоценимое качество. Если бы предложил пойти со мной за линию фронта, в составе диверсионной группы, пошел бы?
— Так вы диверсант?
— Можно сказать и так.
— С вами пошел бы. Судя по всему, вы человек храбрый, и будто специально для войны сотворенный.
— Значит, пошел
— Если бы еще немного подготовиться…
— Буду иметь это в виду. А пока что отнеси эти записку гауптману. Доставишь немцам тем же способом.
«Умение держать слово офицера, — написал Беркут на клочке бумажки, — ценилось во все времена и во всех армиях. Вы его сдержали, гауптман».
— Если по каким-то причинам передать немцам не получиться, уничтожишь, — предупредил он Зотова.
— Это уж как водится, — многозначительно заверил тот коменданта.
25
Поужинав, Беркут захватил два котелка каши и понес их в дом. Об обитателях, старике и парнишке, ни старшина, ни повар даже не заикнулись. Двое местных, гражданских, на довольствии у них не стоят — это они усвоили четко. Значит, позаботиться о хозяевах должен он. Тем более что для Андрея это был хороший повод наконец-то поговорить со стариком по душам.
— А кашу, офицер-командир, зачем? — проворчал старик, когда, встретив на крыльце, Андрей подал ему два котелка. — Солдат-горемык объедать? Видано ли на Руси такое? — приподнял он котелки своими некогда могучими руками с потрескавшимися заскорузлыми пальцами. — Всегда наоборот было. Они наши дворы объедали.
— Не обращайте внимания, отец. Обычное угощение. Солдатское, правда. Зайдем в дом. Нужно поговорить.
— Ну, если поговорить — тогда можно. У котелка — оно сытнее.
Старик вошел в коридор, однако в комнату свою не пригласил. Сказал: «Зайди к себе, офицер-командир. Я сейчас». Оставил один котелок в комнате, и только тогда вошел в клетушку, отведенную капитану.
— Тимофеем Карповичем меня кличут, — сразу же напомнил он.
— Помню-помню.
— О подземелье расспрашивать будешь, о штольнях? Согласен, они вам как раз впору.
— Сначала о парнишке, который у тебя живет и которого ты слишком скупо пред очи людские выставляешь.
— Под ружье подставить хочешь? — устало усмехнулся старик, присаживаясь на лавку у окна. — Ненадежный штык у тебя появится.
— Просто ночью мне показалось, что я слышал женский голос. Так я действительно слышал его, или показалось?
Какое-то время они молча смотрели друг другу в глаза. И старик понял, что дальше темнить нет смысла.
— Женский, в этом ошибиться трудно. Хотя девка моя и старалась всячески подделывать голос под мальчишеский.
— Вот теперь все становится на свои места, — вздохнул капитан, — а то мне уже начало казаться, что это у меня галлюцинации какие-то.
— Я
— Божественная тактика.
— Я там и пещерку для нее козьими шкурами вымостил, да шинелями-одеялами утеплил. Даже буржуйку поставил, но так, чтобы в штольню чадила. А что сделаешь? Не мы эту войну затевали-кровавили, поэтому нам ее без крови пережить надобно.
— Кто она тебе: дочь, внучка?
— Племянница. Калиной зовут. Из села она. Мать в сорок первом умерла, как раз за месяц до войны. Без отца росла. Лицо у нее не шибко бабье: что хлопец, что девка — не сразу раскумекаешь. Я это приметил, ну и…
— Божественно. Вопрос, однако. Ну, хорошо, от немцев прятал. Чего ж от своих прячешь?
— А что свои? Свои — они те же мужики-кобеля. И дело свое мужское ушло знают.
— Тоже трудно не согласиться.
— Хорошо хоть ты тут какой-никакой офицер, и даже капитан, появился. Думаешь, лейтенанта этого твоего послушались бы? А то еще старшина всеми командовать начал, потому как ротный их не шибко в дела солдатские вникал.
— Когда появляется хоть какой-нибудь капитан, — это всегда неплохо. Но ты все же покажи мне его… Не Калину, а подземелье «твоего парня». Оно нам может пригодиться.
— Под лазарет?
— Может, и под лазарет. Для начала перенесем туда майора. Не возражаешь?
— Только майор там и поместится, — пожал плечами Брыла. — Я и сам хотел сказать, чтобы его там отогревали, коль уж учительница побоялась оставаться с ним в доме. Вот только заносить туда трудновато будет. Разве что придется снова со штольни ход проламывать.
— Нужно будет — проломаем. Пошли, покажешь.
— Тяжело мне туда, с моими ногами. Калина, — позвал он, выйдя в коридор. — Слышь, девка? Проведи офицера в свою подкаменную келью.
Девушка не ответила, и старик заглянул в ее комнатку.
— Насыщается, — объяснил ее молчание. — Котелочной кашей. Сердится: выдал, что девка. А разве, — скабрезно рассмеялся Брыла, — такое добро долго упрячешь?
Он зажег фонарь, прошел в конец коридора, отодвинул полупустую кадку и потянул на себя заваленную всяким старьем полку. Она открылась, как обычная дверь. Войдя в проем, старик толкнул еще одну дверь, представлявшую собой, как понял Андрей, железный каркас с полочками, которые были заставлены старательно подогнанными друг к другу каменными плитами с ребристой, необработанной лицевой стороной. Она поддалась с легким ревматическим скрипом, открывая узкий мрачный ход, ступив в который, капитан оказался в небольшом каменном мешке.