До последнего вымпела
Шрифт:
– Тогда может попробуем дотянуть до Циндао? Немцы к нам относятся более дружелюбно.
– Рискованно, можем не дотянуть...
– Разрешите, Павел Аркадьевич, - подошёл к беседующим лейтенант Исаков.
– Слушаю, Владимир Фёдорович.
– Я собрал предварительную информацию о потерях среди личного состава...
– Так...
– Убито четырнадцать человек, в том числе прапорщик Брун, ранено двадцать девять, среди них мичман Энгельгарт легко, а вот штабс-капитан Лебединский
– А сколько 'тяжёлых' среди матросов?
– Пока не уточнял, но думаю, что немало: этот чёртов взрыв патронов наворотил делов...
Командир на несколько секунд задумался.
– Передайте князю, чтобы рассчитал курс до Шанхая, - наконец произнёс он.
Погода благоприятствовала и, через трое суток, 'Рион' без особых приключений пришёл в Шанхай, где, как и ожидалось, пришлось спустить флаг и интернироваться. Один из сильнейших вспомогательных крейсеров русского флота выбыл из войны.
Глава 18
– Ну и что мне теперь с тобой, курицыным сыном, делать?
– Василий мрачно смотрел на матроса вытянувшегося перед ним в струнку.
Гальванёр Нефёдов угрюмо молчал.
– Раздевайся до пояса, - неожиданно приказал Соймонов.
Матрос в полном обалдении уставился на старшего офицера.
– Выполнять!
Нефёдов, подчинившись приказу, быстро потянул одежду через голову.
– Это что?
– лейтенант показал на ещё розовый шрам, пересекавший живот гальванёра.
– Осколок японский зацепил.
– Требуха наружу была?
– Почти.
– И кто же тебя заштопал?
– Его благородие доктор Александровский.
– А если бы не он?
– Помер бы наверно...
– Не 'наверно', а точно. И даже до Владивостока бы не дотянул. В море бы тебя схоронили. Так что даже могилки бы не имел. Так?
– Так точно.
– Так какого же морского чёрта ты голосил, что все доктора сволочи, мерзавец?! Отвечать!
– не сдержал эмоций Василий.
– Помутнение нашло, - крайне неубедительно пробубнил матрос.
– Помутнение, говоришь... И сколько ты этого 'помутнения' выхлебал?
– Непьющий я, ваше благородие. Сызмальства не приучен. Батюшка строг был насчёт этого...
– Так в чём же дело?
Повисло тягостное молчание, единственным звуком различимым в каюте старшего офицера 'Пересвета', был плеск волн за открытым иллюминатором.
– Я жду ответа.
– Письмо
– Сочувствую. Понимаю - тяжело.
– Так в том-то и дело, господин лейтенант, что доктор, пока ему красненькую не положат, отказался даже пойти её посмотреть. А где моим сразу столько денег взять? Просили в долг поверить - выгнал. Пока по соседям и знакомым бегали, упрашивали, собирали...
– голос Нефёдова сорвался.
Сукин ты кот, - думал про себя Василий, - непьющий ведь, служишь третий год - наверняка с полсотни накопил, а то и под сотню. Неужто не мог родственникам денег послать, когда в Россию пришли. Наверняка ведь знал, что дела дома неважные.
Но говорить об этом не стал - можно было совсем 'добить' парня и кроме свалившегося на него горя повесить чувство вины...
– Ваш доктор, конечно, подлец, - начал Соймонов, - но это ведь не значит, что все доктора такие. А ты орал именно это. И что, если бы рядом был тот, кто тебя из лап смерти вытащил, на него тоже бы полез с кулаками?
– Никак нет. Прощения просим.
– Нет уж. Так легко не отделаешься. Передай мичману Лесгафту, что я назначил тебе шесть часов под винтовкой. Как раз до ужина. Будет время подумать, когда следует распускать язык, а когда нет. Понял меня?
– Так точно, ваше благородие! Покорно благодарим!
– гальванёр понял, что отделался легко.
– Ступай. Матрос развернулся и направился к выходу из каюты.
– Стой, дурак. Оденься сначала, - засмеялся Василий.
И такое почти каждый день. То матросы подерутся, то напьётся какая-нибудь зараза до поросячьего визга, то господа офицеры начнут свой гонор выказывать друг перед другом - особенно напряжённо стало после прибытия для прохождения службы на 'Пересвете' пятерых черноморцев - сразу появилась некоторая натянутость в отношениях между 'обстрелянными' и 'не нюхавшими пороху'. Последние немедленно замкнулись в своём коллективе. Больших трудов стоило Василию несколько нормализовать ситуацию.
А последние две недели были вообще сплошным кошмаром, и только вчера закончилась установка новых десятидюймовых орудий в башни. Соймонов за это время спал не более четырёх часов в сутки, а Черкасов, казалось, вообще не прилёг на свою койку ни разу - на лице, можно сказать, одни глаза и нос остались. Правда, Эссен иногда прямым приказом загонял часов на пять-шесть в свои каюты то старшего офицера, то старшего артиллериста, чтобы те хоть немного отдохнули.
Но, в любом случае, это были две недели сплошного аврала на корабле...