До поворота (Кровавый Крым)
Шрифт:
— Тормози-и-и-и-иии — запищала Мила, — им фура нужна, не мы…
— Не-е-ет… — стучал зубами водитель, — не могу, шеф шкуру сдерет, нам за риск доплачивают…
— Отче наш… — шептали милины губы, внезапно совершенно посеревшие, — пронеси, сохрани…
А славина рука сама потянулась под сидение и нащупала что-то завернутое в тряпку. В это время водитель резко затормозил, Слава въехал головой в лобовое стекло и на минуту отключился. Когда в глазах прояснилось, место за рулем было пусто, а Мила пыталась стащить его в открытую дверцу, но тут в песке взвился фонтанчик, потом второй, и девочка быстро впрыгнула обратно.
— Гад, ах гад, — он совершенно не соображал, что происходит, все выходило само собой, автоматически. Только после пятой
Противник не отвечал, ждал, скорее всего, пока патроны кончатся. Ну вот, дождался. Мила сидела рядом с совершенно деревянным лицом — переусердствовала с «Отче наш». Слава неуверенно пошарил под сидением и нашарил запасной «рожок» — но поставить его не успел.
— Ну, ребята, вы даете! — на месте водителя оказался человек, как бы просто материализовался из пустого воздуха. Слава рассмотрел лохматые черные волосы, перехваченные по лбу черной повязкой, нижнюю часть лица закрывал черный платок, бесформенный черный балахон с притороченными кармашками скрадывал движения, за спиной была прилажена непонятная черная штука… «В черном-черном замке сидел черный-черный принц и пил по-черному… Еще один псих! — поежился Слава — Ща глотку перережет, и привет!» — под ложечкой, внутри, затопотал ножками мелкий трусливый гномик. Но глаза человека были дружелюбно-спокойны, он что-то поискал в бардачке, деловито прошелся по всей кабине. Искал легко и совсем не агрессивно — не обыск будто делал, а так, забыл что-то, и шарит. Потом выскользнул на землю, Мила прыгнула следом.
Человек открыл фургон. Разминая затекшие ноги и массируя спину, Слава тоже подошел к распахнутой дверце; в нос влез какой-то несильный, но едкий, противно-сладкий запах. Что может быть одновременно и сладким, и противным? Козиннаки, наверное. «Козьи наки». Таинственное и ужасное нападение на фургон с козьими наками.
Внутри вальяжно растопырился большой плюшевый диван, напротив — два кресла, пианино, белое, совершенно новое; упакованная в коробках радиоаппаратура, книжные полки с книгами (полные собрания Толстого, Диккенса и Моппасана), пальма в кадке, надежно закрепленная другими вещами. На диване находился длинный, завернутый в зеленый целлофан предмет. Странный человек, пошарив вокруг коробок с аппаратурой, нашел видеокассету, упрятал ее куда-то в складках своего нелепого одеяния, подошел к свертку и, резанув ножом, откинул полиэтилен с одного конца: на Славу глянул пустотой выпученный безумный глаз, синеватая физиономия, неприятный загадочный оскал — так себе козьи наки. Упасть на пол трупу не давала черная сумка с белой надписью «Roial»: длинная кожаная лямка была обмотана вокруг тела и накинута на угол диванной спинки.
Мила кинулась к выходу, но человек, схватив ее за плечо, прижал палец к тому месту, где под платком должен был находиться рот; рядом притормозила машина, из нее молча вышли несколько людей, было слышно, как хрустят под ногами камни. На трассе — никого. «Два часа. Человечество на обеде. Ну и влип!» — тягучая полоса страха обвилась вокруг желудка.
— Николас, выходи! — произнес знакомый голос Бека.
— Выходи, подлый трус! — бархатистый женский альт явно издевался.
Слава растерянно оглянулся, вдруг почувствовав, что ни девочки, ни странного человека на прежних местах нет, и, пригнувшись, полез за диван.
— Ну, что? Доставать его надо. — Новый голос, с едва уловимым акцентом.
— Не здесь… — Бек был деловит и уверен в себе так, что у Славы по коже поползли знакомые мурашки.
— Жора, он прав, — упрашивала женщина, — он же, ясно, не выйдет с поднятыми руками, ты такими вещами не занимался, Бек здесь лучше знает.
Шаги и голоса немного отдалились от фургона.
— Марго, куда вы предлагаете его тащить? Прямо к шефу в этой консерве? — Жора готов был взорваться, — Бек, ты сейчас в моей команде, и подчиняешься
— Не суетись, — стало тихо, только в лесу сверестели птицы, да, ехидно жужжа, в фургон набивались мухи… Слава решил найти точку, с которой можно было бы выглянуть наружу. Легко чпокнув, в обивку дивана вошла пуля, что-то мелькнуло перед входом. Когда он нашел шелку для наблюдения, из глубины фургона ударила очередь, все пули попали в полуоткрытую дверь и ушли рикошетом куда-то в сторону.
— Аааа-а-а-ааа… — донеслось оттуда, началась возня, хлопнула дверь легковой машины, затем снова все стихло.
— Послушай, Николас, — зажурчал голос с акцентом, — Ты — мелкая сошка. Твой хозяин, не стану его ругать, влез не в свое дело. Он сам не знает того уровня, куда полез. Сидел бы себе и сидел… — он, видно, ухмыльнулся скрытому смыслу своей шутки, — Мы думали прислать тут ему кое-что, но давай, ты сам ему все расскажешь? Привет передашь. Не от меня, нет. Есть рука и длиннее. Граф Цеппелин на такие разборки времени не тратит… Помнишь, говорил я тебе, выбирай под кого ложиться, а лечь все равно придеться… — он наверное наслаждался происходящим, но человек молчал, — я понимаю, ты не дурак, и сейчас не выйдешь. Мы уедем, ты покинешь машину и возьмешь этот сверток, — в пространство влетел предмет, раздался выстрел, и предмет, кувыркнувшись, шлепнулся на дорогу. Три человека рывком кинулись в фургон, но в воздухе что-то просвистело, и Слава с удивлением отметитл, что сам тоже стреляет, люди нырнули обратно. Кто-то плакал, кто-то ругался.
— Николас, ты не один? — Бек был удивлен и встревожен. — Жора, как ты думаешь, если мы попортим шефу обстановку, он из «зарплаты» вычтет?..
— Черт, прется кто-то!
— Что за явление Христа народу?.. Москвич красный? Фуру прикрой.
Слава узнал москвич молоденького лейтинанта, подбросившего его до шоссе. Когда машина остановилась, он чуть не заорал, чуть не выскочил из фургона — но, все-таки, не выскочил и не заорал. Стыдно, а что поделаешь!
Из «Москвича» вразвалочку вылез лейтенант, лихо козырнул блондинке — чуть фуражку свою не сбил набекрень. Блондинка что-то стала ему говорить, виновато разводя руками. Лейтенант вдруг пошатнулся, сзади к нему подвалил Бек и подхватил под мышки. Блондинка уцепилась за серые лейтенантские штанины… Бек и блондинка аккуратно усадили лейтенанта за руль, Бек скатил машину с обочины в канаву, отошел в сторону. С ужасом Слава смотрел как внутри еще шевелилась голова водителя; двери фургона медленно поплыли, закрываясь, Слава еще успел заметить, как из «Ауди» вышел огромный человек в комбинезоне с разводами, поднял базуку и шарахнул по «Москвичу». Раздался взрыв. Двери захлопнулись, клацнул засов. Сначала отъехали легковые машины; фургон, не торопясь, тронулся минуты через две. В углу, возле кадки, плакала Мила, глухо тыркался по дивану труп.
— Как жрать-то хочется, — Слава притерпелся к запаху, тот почему-то напоминал антрекот. Странный человек Николас рассмеялся почти рядом и вытащил из сведенных судорогой славиных пальцев ствол револьвера.
— А ты молодец, — он сунул в ладонь холодный круглый предмет. — На яблочко, — но Славе вдруг стало плохо, его вырвало слизью, хорошо, желудок был пуст, спазм повторялся кахждые две минуты. Мила прекратила всхлипывать.
— Аванте популо, аларес косо, бандьера россо, бандьера россо, — услышал ее тихий голос, когда рвота прошла окончательно. «Рехнулась», — вспомнил фильм, старый, еще черно-белый, который смотрели родители, а он должен был спать, но все равно подглядывал из-за приоткрытой двери. В том фильме все время кто-то умирал, было страшно. И там девушка сошла с ума, как потом объяснил ему брат, она собирала цветы и пела песни, такая красивая, в длином белом платье, а потом утонула, и ее хоронили, это тоже объяснил брат, потому что Слава ни черта не понял, но сильно задумался над проблемами жизни и смерти.