До поворота (Кровавый Крым)
Шрифт:
Подождав, пока красная машина не скроется за поворотом, Слава пошел вперед, изредка поднимая руку, пока одно громадное, глазастое чудище плавно не притормозило. Растерявшись, он сразу полез в кабину.
— Куда тебе? — мрачный парень, со слегка помятым лицом, внимательно оглядел его с головы до ног.
— Вперед, — Слава испугался, что сейчас водитель его высадит, и добавил, — пожалуйста.
Парень неприятно рассмеялся, как будто скаля зубы:
— Пожалуйста. — и дальше, довольно долго ехали молча. Наконец водитель не выдержал
— Человека ищу.
В ответ на это шофер еще больше нахмурился:
— На трассе разное бывает, тебе повезло, что утро, я и взял тебя, а вечером бы ни я — и никто не взял бы. Тут бродят… Шушера… — он хищно-презрительно пожевал губами. Славе захотелось остановить машину и выскочить, но он только как мог равнодушнее хмыхнул.
— Тут одна чекнутая сбежала, так это моя сестра, двоюродная.
Водитель успокоился:
— Когда сбежала-то и откуда? С девушками проще, чекнутая-не чекнутая, а все равно…
— Утром, раньше меня проснулась, — наверное, разговор надо было вести по-другому, но Слава не мог, — ты понимаешь, у меня совсем голова кругом, — добавил, заметив в глазах парня сочувствие, — А ты чего такой пуганый? — слово само пришло в голову, и он не мог понять, как вырвалось.
— Я? Не… А тут все пуганые! Чуть зазевался — и фары на могиле, будь готов! Заешь, чем пионер от котлеты отличается?
— Пионеров отменили, а котлеты — еще нет.
— Котлету жарить надо, а пионер — уже готов. Всегда. У меня, смотри, во — какая цацка есть!
«Цацка» оказалась чугунным шаром, величиной с бильярдный, на полутораметровой цепочке. Другой конец цепочки крепился к деревянной обмотанной шпагатом рукоятке. «Моргенштерн, — определил Слава, — самопальный». — У меня еще под сидением — много чего… Тут целые арсеналы возить приходится. Пуганый, говоришь. Конечно. В мае, в конце, ехал я — ладно бы, здесь, а я ехал в Прибалтике, из Валги в Ригу. Они ж вроде — Европа… Херопа! Гляжу — стоят цепочкой поперек дороги, не объедешь. Давить надо было, а я — раз по тормозам! И полезли, финками машут: чего везешь? Отворяй фуру! Отворяй им…
— Отворил?
— Ну да, и раком встал… Как пальнул одному в рожу — нет рожи, остальных сдуло. Это я, пуганый. А один за мной непуганый ехал — его и зарезали. Я — казак, коренной, казаку без оружия…
— Чего везешь-то? — Решил Слава переменить опасную тему и с удивлением заметил, как побелели у шофера пальцы.
— Так, частный заказ. В фирме. Что закажут, то и везу. Время такое: вроде порядок, а как глянешь — полный бардак. Платят вроде ничего, да тоже едва хватает. У меня мать болеет… — зачем-то добавил он. Помолчали.
Небо было ясное, солнце палило уже вовсю, хотелось пить, неприятный привкус во рту, зубы не почистил, саднил язык. В голове все вертелось колесом, смысл поступков оставался туманным и действия необдуманными: наверное, надо было плюнуть на все и ехать домой, как с самого начала решил, но что-то заставляло «двигаться
Отметив — довольно равнодушно — кинутый всеми одинокий грузовик с молочными бидонами (один бидон почему-то вывалился, раскрыт, молоко слилось в придорожную пыль, но никого это не волнует, все катят себе мимо), Слава чуть не подпрыгнул на сидении, когда увидел вдали знакомую фигурку — уже без куртки на плечах, волосы нелепо сострижены и убраны под черный платок. В белом пятне Слава признал свою грязную рубашку, только сейчас сообразил, что Мила уехала прямо в ней.
— Тормози!!! — он схватил за руку водителя, машину мотнуло. — Да стой ты!
— Сдурел?! — загорелые пальцы вцепились в рукоятку ножа, глаза стали неприятно напряжены.
— Догнал! — тут Слава слегка сообразил, что надо как-то разъяснить ситуацию. — Ее я искал, вот она… Я говорил же!
— Ну?..
— И нашел. Ты только… за хвост только ее не тяни, ладно?
Водитель настороженно молчал, готовый в любой момент нажать на газ, но увидав испуганную мордочку Милы, сразу расслабился.
— Славик! Студентик!.. — она хотела, кажется, плакать, но не могла — какой-то внутренний холод сковал ее, и девочка просто села рядом, тихо дрожа.
— Значит, я только до Орла, тут немного осталось. А от поворота — в сторону поеду.
— Тулу проехали? — ожила Мила.
— Давно, вот Орел уже… Вам в Орел, что ли?.. Ловите, может, успеете до темноты. А я сейчас буду сворачивать — через три километра.
— А потом в Орел поедете? — попыталась Мила уцепиться, но водитель, видимо, твердо решил скинуть пассажиров:
— Не, там дела надолго. До поворота едем, а дальше — вы сами.
С неизвестным ему прежде наслаждением Слава принялся смотреть на дорогу, пролетающие мимо деревья, полянки, поля; что-то новое зашевелилось в нем, требуя воинственного клича, диких гримас, помимо воли направляя ноги и мысли на «тропу войны». Загадочное свойство думать без слов, на грани сознания…
Треснуло, покрывшись снежными зигзагами, зеркальце заднего вида, водитель пригнулся к рулю, зеленовато-бледный, как детское мыло; он гнал фургон на пределе возможного. Сзади (было видно в одном осколке, каким-то чудом не вывалившемся под колеса) за ними, медленно нагоняя, шел помятый бежевый «Мерседес», весь в пыли — наверное, именно от пыли он и казался бежевым; курносый мерседесовский передок покрывали веснушки ржавчины. Из окна смуглая рука помахивала каким-то странным, слишком большим черным оружием, Слава затруднился определить марку пистолета, никогда раньше не видал такого монстра.