До поворота (Кровавый Крым)
Шрифт:
— Пусти, дурак! Навалился, как мешок говна!..
Слава вздрогнул, даже подскочил слегка. Чукча выпорхнул наружу и вдруг оформился в четкий силуэт давешнего бандита — Атабека; Атабек стоял, привалясь к белой Ауди. Слава с удивлением отметил, что Мила не спит, а вжавшись почти под самые его ноги, испуганно смотрит на дверцу, словно ожидая возможного удара.
— Эй, зачем…
— Потом. Где мы?
— Не знаю, стоянка какая-то то. Водитель, вроде, за водой ушел, ты спала, я не хотел… — в это время открылась дверца. Хмуро бросив флягу куда-то вглубь, водитель недовольно буркнул:
— Поехали.
Поймав
— Куда едете-то? — глаза водителя ни на минуту не отрывались от дороги, он решал какую-то важную проблему, — Мне километров пять и сворачиваю. Все.
— Ну, высадите нас у своего поворота. Нам еще дальше.
— Про вас там спрашивали, про девочку. Неприятный такой народ. — Он посмотрел задумчиво на Славу, — но серьезный. Без вещей вы? Как ночевать-то будете?
— А до стоянки далеко?
— Километров двадцать-пятнадцать.
Мила забеспокоилась:
— Может повезет еще, до темноты кто и подбросит. А эти, кто такие?
— Да вот, с ментами ходили. Косички, куртка, одна, говорят, едет. Тебе бы еще внизу посидеть, пост сейчас будет…
Нехороший холодный пот пополз вниз от затылка, Слава отчего-то не хотел, не мог сказать, просто объяснить: происходящее казалось нелепым бредом. Бешено устали веки, ломило спину, внезапно он почувствовал, что необходимо облегчиться, но кругом оказалась безлесная часть какого-то полудеревенского пригорода, оставалось только терпеть и покориться судьбе. «Мифологема судьбы…» — было написано на книжке в руках у одного волосатого первокурсника какого-то другого факультета, он потом долго выспрашивал у своих знакомых, что такое мифологема, пока Левка ему не обьяснил. «Судьба это не мифологема» — открылось вдруг ему.
— Чего? — Мила смотрела на него с боязливым выражением.
— Чего чего?
— Ты что сказал?
— Ничего. Пост скоро?
Тут как раз грузовик притормозил, водитель чертыхнулся, достал из бардачка бумаги и лениво вылез из кабины. Слава тупо смотрел, как он подошел к группе других водителей, окруживших усталого гаишника. Они о чем-то спорили, гаишник документы не проверял. Водители быстро возвращались к своим грузовикам. Рядом с группой стоял еще человек, почему-то сразу выделявшийся среди остальных, он криво ухмылялся, еще двое болтались возле пустых машин, не проявляя, впрочем, особой прыти.
— Кто это? — спросил Слава водителя. Мила, возможно, знала ответ, но теребить ее не хотелдось.
— А хрен их разберет! Поехали, — злобно бросил водитель. — У нас тут та-акое творится, — какое «такое» объяснять не стал, а Славе было не любопытно.
Сразу после поворота они не остановились, Мила высунула голову и села рядом. Миновав поселок, они проехали еще немного и встали у последнего дома, почти на краю леска, обрамлявшего обширную плоскость полей.
— Вылазьте, — водитель сам спрыгнул на землю и сунулся в другую кабину. Оказавшись снаружи, Слава вспомнил, на чем они ехали: одна машина передней частью погружена на другую, а задние колеса остались на земле. Савватий весной ходил с Анной в зоопарк и там — повезло! — они увидели, как спариваются слоны. У Савватия, жалко, не было фотоаппарата, но рассказывал
Разминая совершенно одеревеневшие мышцы, он хотел отойти к лесу. Достав из кабины тугой сверток, водитель прошел в дом и пробыл там немного, вышел минут через десять с пожилой толстой женщиной, о чем-то с ней эмоционально беседуя. Под мышкой он держал небольшую корзинку без ручки.
— Идите, у тещи переночуете. Она в сарай пустит. Ты дров-то наколешь? — он насмешливо осмотрел славин финский пиджак и бывшую утром еще чистой голубую рубашку.
— Да, конечно, — Слава рассеянно кивнул, колоть дрова его научил отец в далеком-далеком детстве.
Топором Слава махал почти до самой темноты, кормила их хозяйка на улице, в дом не пустила. Легкие запахи стружек и земли поднимались, всплывали, а тяжелое тело оставалось внизу — можно только смотреть, как сквозь тихое лиловое небо проступают первые звездочки.
— Возвращаться надо, — с приключениями пора было кончать, и так забрались черт знает куда.
— Возвращайся, — голос девочки был почему-то слышен еле-еле.
— Давай-ка посмотрим на вещи реально… — Слава полулежал на жесткой сетке панцирной кровати, подстелив вниз затхлый ватник.
— Не хочу.
— Ты же понимаешь, как сейчас волнуются твои родные, — что-то в собственном тоне его явно не устраивало, ныли руки, ладони были истерты.
— Отстань, ты просто не врубаешься.
— Ну тогда объясни, наконец!
— Это не так просто.
— Почему про тебя знает столько народу? Кто эти люди?
— Шестерки! — она вот-вот была готова взорваться, но почему-то сдерживалась. — Братва!
— Матросы?..
— Кретин. Сейчас, слово подберу… Ага! Мафия!!! — она выжидательно посмотрела в его сторону. Слава расхохотался.
— Я же просила тебя не смеяться надо мной!
— Девочка, ты хоть понимаешь, что стоит за этим словом? Мафия! — Слава фыркнул.
— Я знаю КТО за этим стоит, — последние слова она прошептала, скорее, для себя, чем для него.
— Ну и кто же? — чувство триумфа, полной победы здравого смысла и собственной правоты наполняли голову легким зудом.
«Девушка, если ты встала на этот путь, то пройди его до конца, ибо ты уже погибла!» — вспомнилось испанское стихотворение. Левка его цитирует, когда лапает однокурсниц, а потом добавляет: «Коготок увяз — всей птичке пропасть!» Мила набрала в легкие побольше воздуха:
— Мой отчим.
— Так, он все-таки есть. Это уже кое-что.
Сверчок где-то тренькал, Слава слышал сверчка во многих фильмах: природа, вечер и сверчок. И здесь то же самое — природа, вечер, сверчок, сарай, милая девочка гонит пургу, хочется плакать — а я не могу… Чушь, чушь, все — чушь, в отличие от сверчка. Слава еле-еле удерживал свое внимание на странном разговоре.
— Да, — она обиженно замолчала. На улице сверчку тихонько подыгрывал дождь.
— Ну же,… - вдруг яркая догадка, бродившая с утра внутри замороченной событиями головы, засверкала перед самым носом, грохнула, заглушив и дождь, и сверчка, и накативший было сон, нарисовалась четко и окончательно: