До поворота (Кровавый Крым)
Шрифт:
Жадно впились в измученное тело маленькие глазки, зажужжали и задвигались механизмы, разглядывая его одним механическим оком.
— Ну! Ну! — азартно подбадривая бездушную машину, весело потирал потные руки Евгений Альбертович, — Ну же, радость моя! Давай-давай!
— Хозяин!
— Подожди, не мешай! — минутная пауза, — Я же просил не мешать! Где девчонка?!
— Беда, хозяин, — не обращая внимания на опешившего Евгения Альбертовича, Атабек разбил стеклянную витрину и повернул красный язычок рубильника. Свет на секунду погас и загорелся снова едва-едва, тускло и тепло, желтым
— Беда, хозяин! — повторил бандит, откатывая зубоврачебное кресло в сторону, — Уходить давай.
— Ты разблокировал аварийную…
— Да, хозяин, — с сомнением черные глаза пробежали по бессильному славиному телу, потом в глазах появилась уверенная ярость:
— Я твой мама имел! Кто тут, а!
В руке Атабека оказался нож, хорошее широкое лезвие со стоком для крови.
— Не-е-ет! — кинулся наперерез Евгений Альбертович.
— Отойди, хозяин. На нем моя кровь.
— Нет, я сам, — снова послышался ванадиевый сплав, хоть ракету пускай, хоть спутник. В мягких пухлых пальцах, как живой, суетился острый длинный скальпель. — Что произошло?
— Твоя девка привела Луиса. Они отрубили систему и прошли. Мои люди внизу, нужно уходить и взять их сзади…
— Здесь что, никого нет?! — Евгений Альбертович стукнул ножкой.
— Хозяин, твоя воля… Сделали, как приказано.
Круглое личико сначало побледнело, потом покрылось бурыми пятнами, как бутерброд плесенью.
— Я сам. — Узкие губки вытянулись в совсем уже невидимую ниточку. — Я убью тебя сам!
Евгений Альбертович повернулся к распростертому на кресле телу, скальпель больше не дрожал, замер в твердой мужской решимости пронзить теплую, еще живую, плоть.
— Эй, хозяим может не надо? Это моя работа. Сейчас зарежу его быстро, и пойдем…
— Ну, так иди! Проваливай, собака! — в маленьком толстом человечке больше ничего не осталось от Евгения Альбертовича — кровавый демон преисподней стоял перед своей жертвой, лишь только жадно трепетали ноздри в предвкушении чего-то очень для Славы неприятного. Впрочем, все неприятное уже, кажется, произошло. Конец. Теперь начались те неприятности, которые ожидают каждого грешника после конца. Грешника? Но я же не грешник! Ошибка! Слава затрясся от паники, от обиды, от мистического ужаса, превосходящего любые живые человеческие чувства. Такую ошибку невозможно простить. Такую ошибку невозможно даже совершить — отправить хорошего человека сюда, где место только… Кому?!
— Хозяин, не надо… — в последний раз прошелестел откуда-то из глубин жалобный бас, но теплые пальцы отянули нежную кожу мошонки. Невольно все разбитое тело выгнулось, и Слава почувствовал, как с корнем выдираются волоски, а внутреннее содержимое пытается укрыться под защиту костей, убежать с привычных мест вглубь кишок и живота. Ожившие зрачки смотрели только на поблескивающий металл, нацеленный на сморщившуюся кожу. Под напором давления внутренние органы переместились и пришли в лихорадочное возбуждение — анус не выдержал и раскрылся, выпустив в клубах вони твердые скатанные шарики и что-то длинно-мягкое. Оно прошло, не торопясь, степенно раздвигая складки перенапряженной гладкой мускулатуры. Евгений Альбертович резко
— Что здесь происходит?!
— Э? — теперь посреди огороженного пуленепробиваемым стеклом пятачка вновь оказался привычный Евгений Альбертович, нелепо теребивший извивающийся кусок металла. В распахнутой двери стояла высокая неетественно полная женщина, смуглая и еще красивая. Ее ярко-голубые глаза сонно обвели комнату, в ладони был зажат кулек, из которого на пол сыпались кукурузные хлопья.
— Помогите, — прохрипел Слава.
— Кто это? — в безбережной голубизне промелькнули искорки беспокойного удивления. Женщина прошла в комнату, обесточенная дверь осталась беспомощно открытой.
— Лапочка моя, — кинулся навстречу, путаясь ногами в жестком фартуке, Евгений Альбертович. — Радость моя, не трогай здесь ничего. Я умоляю тебя!
— Чем ты так долго занят? — женщина перебирала странички глянцевой книжечки, лежащей на столе рядом с компьютером, — я не видела тебя целую вечность… Иди ко мне, — уцепив его за воротничок халата, женщина притянула взбрыкивающего Евгения Альбертовича к себе и вцепилась в его ротик своими огромными ярко-красными губами, — я хочу тебя… Сейчас!
— Э, но радость моя! — слабо трепыхаясь в мощных обьятиях, Евгений Альбертович шарил рукой по столу, стараясь достать до клавиш. — Не сечас-же, не здесь…
— Сейчас! Здесь! Немедленно!
Разрывая халат, только хрустнули пуговицы вырванные с мясом, осыпала Евгения Альбертовича страстными поцелуями странная женщина.
— Я так хочу! Я так долго ждала, милый!
— Варенька, родная! — шептал Евгений Альбертович. Он, наконец, нащупал клавиши и стал что-то нажимать — машинки снова зажужжали.
— Ну, хорошо-хорошо… Если ты так хочешь… Все будет по-твоему…Я люблю тебя, я все сделаю так, как ты хочешь…
— Хочу, хочу, — ворковала женщина, — хочу тебя, милый…
— Ох, — Евгений Альбертович промокнул лысинку обрывком халата, — может, на природу махнем, а? Давай! Там травка. Птички. Тю-тю-тю…
— Нет. Здесь! Сейчас!
Белесые катушки хлопьев просыпались из кулька по толстой мякоти стола, глянцевой книжечке, клавишам и захрустели под пальцами Евгения Альбертовича.
— Вот незадача-то, — вывернувшись из жарких объятий, он распахнул ящик стола и, порывшись там, достал желто-розовый фаллос из пластика, спрятал его за спину, шаловливо улыбаясь.
— Хорошая моя, хорошая, — погладил женщину по широкой спине, — ну, что ты так разволновалась? Все в порядке, я с тобой! Вот видишь, все хорошо… — потихоньку сунул ей в руку фаллос, — на, успокойся немного…
Крепко зажав предмет в руке, женщина жалобно заныла:
— Ну, вот. Ты опять. Опять эта игрушка! А я хочу мужчину. Мужчину! Ты понял?! — и, ухватив пластиковый член напаревес, как абордажную саблю, она решительно двинулась на Евгения Альбертовича.
Запутавшись в крученых шнурах, Евгений Альбертович не устоял и рухнул на пол, увлекая за собой аппаратуру. Раздался треск и хруст лопнувших склянок, кресло само принялось складываться, словно пасть гиппопотама, желавшего проглотить Славу.