До свидания, Натанаел !
Шрифт:
Рыжий Давид что-то проворчал, а через минуту к ногам моим упал камень, завернутый в бумажку.
– Ответа не надо, - проговорил Рыжий.
– У меня тоже нет времени ждать.
Я расправил бумажку и подошел к Нвард.
– Что это?
– спросила она.
– Письмо.
– От пиратов?
– Наверное.
Я стал вслух разбирать написанные красным карандашом каракули:
– "Отверженный! Мы и видеть тебя не хотим. И стоит тебе попасться нам в руки, останутся от тебя только рожки да ножки. Но так как ты без нас соскучился,
– А что дальше?
– спросила Нвард.
– Ничего. Подпись. Пиратская подпись.
– Письмо тебе адресовано?
– Конечно!
– Откуда это известно? Ведь имя твое здесь не написано?
– Они называют меня Отверженным.
– Как интересно!
– всплеснула руками Нвард.
– Я уже говорила, что начнутся всякие приключения! Вот, уже. Ты, конечно, обязательно пойдешь?
– А если в плен возьмут?
– Я спасу тебя!
– пообещала Нвард.
– Даже обязательно пусть возьмут в плен, пусть мучают, пытают.. Это интересно.
– Кому как... Да и вовсе я по ним не соскучился. С чего они взяли?
– Конечно, не соскучился. Разве можно соскучиться по пиратам? Но иначе письмо было бы совсем неинтересным. Итак, ты обязательно пойдешь к ним!
– Если тебе так хочется, пойду, - пообещал я, и Нвард, конечно, очень обрадовалась, что я слушаюсь ее.
Откуда ей было знать, что я и без того должен был пойти, что иного выхода у меня не было.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Недостроенная баня, или Разоренный замок.
Тигран невольно оказывается на тайном сборище пиратов.
Доверительная беседа о пытках.
Вынимая из колодца опущенный туда в сетке арбуз, я вдруг сообразил, что напеваю себе под нос. Выходит, я настолько обрадован, что даже ничего не замечаю? А пою я всегда только в том случае, если весел: уж это я точно знаю.
Арбуз мы опускаем в колодец, чтобы стал холодным.
Папа утверждает, что в холодильнике арбуз теряет вкус и цвет, а в колодце нет. Наверное, он прав.
Обедаем мы, как правило, поздно вечером, когда отец, уставший и часто в очень плохом настроении, возвращается наконец с работы.
– Если и завтра не будет машин, все испортится, половина абрикосов сгниет,- говорит он, медленно жуя кусочек мяса.
– Будут, - успокаивает его мама, - обязательно будут. Постарайся поспать. Тебе надо отдохнуть. И не кури одну за другой!
– А если не будут...
И так весь обед. И почти каждый день. Каждый год.
Едва начинается сбор урожая.
...Уже стемнело, по всему видно - начало десятого. Но я не тороплюсь, потому что в другие разы Леонардо Серобо и Иезуит Каро заставляли довольно, долго ждать себя. Пусть теперь сами потомятся.
Отец, встав из-за стола, вышел посмотреть, как там ульи. Я глянул на часы - пора!
В темноте улицы словно бы прочерчиваются пунктиром, точно таким, какие любит чертить на черной доске наш учитель геометрии. Это, наверное, оттого так кажется, что скупой желтый свет у фонарных столбов,
В радиусе света обычно останавливаются прохожие - поговорлть друг с другом, а там, где темно, на скамеечках усаживаются любители вечерних бесед, и старые и малые.
Когда-то я очень любил пристроиться к старикам и слушать длинные-предлинные сказки о темных и светлых мирах, о глупых царях, о красавицах, похищенных дэвами. Сказачники и сами были похожи на героев своих сказаний: в папахах, с пушистыми длинными усами. Рассказывали они монотонно, чуть осипшими голосами, и очень сердились, если кто-то из слушателей вдруг почему-то, не досидев до конца, вставал и уходил.
Потом, когда я узнал, что на свете есть книги и в них написаны часто более интересные вещи, чем сказки, я больше не просиживал со стариками в папахах до позднего вечера...
Еще издали, завидев людей у дома Бархудара, я замедлил шаги и попытался пройти незамеченным, но не тут-то было.
– Это же Тигран!
– вскричал кто-то из сидевших на скамейке.
– Пусть себе идет. Пусть читает свои книги, - с деланным равнодушием сказал дед Бархудар и добавил: - А эту сказку я еще никому не рассказывал...
Пропустив мимо ушей зазывное заявление старика, я дошел до конца улицы и повернул направо.
Вдали завиднелись очертания недостроенного здания бани. Строить его начали давно, очень давно... Стены стоят, а крыши и до сих пор нет. Отец рассказывал, что коекто жаловался в райцентр: председатель, мол, напрасно разбазаривает деньги, строит никому не нужную баню, Лусашен, мол, тысячи лет обходился без бани. Ну, а из райцентра, понятное дело, распорядились прекратить строительство и сняли с работы председателя. Потом объявили, что Лусашен уже город, настоящий город, но достраивать баню так никто и не хочет.
Всякий раз, когда я вечерами оказываюсь в этих краях, недостроенная баня представляется мне разоренным средневековым замком. И еще мне представляется, что разорили его Леонардо Серобо и Иезуит Каро, вначале ограбили, а потом - подожгли.
Я обошел замок со всех четырех сторон, потом проник внутрь, прошествовал по темным залам, и мне вдруг сделалось очень грустно.
Адъютанта пиратов пока еще не было. Они опять заставляют ждать себя. Ну, ничего! В следующий раз я обязательно приду позже их.
Не успел я посердиться сам на себя, как во тьме прозвучал слабый свист. Я выбрался из развалин замка. Но поблизости никого не увидел. Зажав между колен свою ношу, я положил указательные пальцы под язык и свистнул что было сил.
– Потише, с ума ты, что ли, сошел?
– прямо над моим ухом прозвучал голос Рыжего Давида.
– А чего опаздываешь?
– недовольно бросил н.
– Уж уйти хотел...
– Не я, а ты опоздал, - сказал Рыжий Давид.-Ну, принес?
– Раз пришел, значит, принес.