До третьей звезды
Шрифт:
– Где у нас кока-кола?
– Логично, – согласился Виктор и полез в клапан своего рюкзака на багажной полке. Достал литровую бутылку, поставил на стол.
– Коля, ты у нас старший по кухне, – напомнил Василий. – Делай уже что-нибудь.
Стольников плеснул каждому в чай из бутылки, где, понятно, вместо гордости американского пищепрома хранился коньяк. За поздним завтраком говорили мало, в чай доливали много – «сокращали расстояние», по выражению Рымникова. Потом вышли покурить в тамбур: в смысле, покурить – Василий с Николаем, а некурящий Виктор за компанию и на всякий случай. Стоял, терпел сигаретный дым, отсвечивал наколкой «За ВДВ» на плече. Сообщил:
– Час назад в соседний вагон хоккейные фанаты заехали. Шумные. Менты напряглись.
– Все
– Да там одни русские вроде, – не считал цитату Витя. Молодой, ему и не положено считывать.
В купе Виктор положил перед Васей пару газет, купленных на станции с фанатами.
– Вчерашние, свежих не было.
– Ага, спасибо.
Рымников погрузился в периодику, Виктор отсел за столик боковушки смотреть на заоконный унылый пейзаж. Стольников улёгся с ридером, нашёл чеховскую «Степь», под которую, помнил, в поезде всегда хорошо спится.
– Пятеро убитых на Лубянке, – сообщил из газеты Вася.
– Фамилии есть?
– Есть. Аспирант МГУ Евгений Строгин, студентка Елена Зайцева, таксист Бохадыр Ураков, пенсионер Валерий Бучнюк, художник Георгий Смушкевич. И полтора десятка раненых.
– Значит, вдвое больше.
– Наверное.
Стольников глядел в электронную книгу, но буквы никак не складывались в Чехова. Почему-то вспомнилась последняя встреча с Рымниковым и Куницыным. Сидели на веранде после бани, пили спирт. Мирно, спокойно, как в прежние времена. Вася опять мечтал о жизни после Земскова.
Неожиданно взорвался Лёшка: «Вам не надоело? Нормально же люди живут без вашей дебильной политики. Слушать тошно: то не так, это не эдак. Чего ты добиваешься своими разоблачениями, Васенька? Революции новой? А ты спросил у меня, нужна мне твоя революция? Да пусть Земсков хоть трижды мудак, но Вторую пандемию победил, ставку по кредитам снизил, дороги с мостами строит, пенсии растут. Ты спроси у моих работников: пойдут они за тобой, готовы они ради какой-то там свободы отказаться от стабильной работы, ипотеки, кредитов? Да они первые вас, прекраснодушных, в клочки порвут. Я не стану. Я в сторону отойду, чисто посмотреть».
Куницын ожесточённо рвал руками остывшую после мангала курицу, Рымников как-то сник, попытался нейтрально отшутиться, Стольников перевёл разговор на футбол. Гости уехали в город быстро, но мирно. Куницын потом звонил пару раз, но больше уже не встречались.
Николай, в общем, понимал Лёшку, которого власть год назад вдруг выписала из пораженцев, частично вернула бизнес, отправив на зону тех, кто торговую сеть у него в своё время отжал. Тут любой решит, что товарищем Земсковым исправлена чудовищная ошибка и справедливость восторжествовала. А восторжествовала она по своей имманентной природе или же по случаю занесения в нужный кабинет денег конкурирующей с обидчиками Куницына другой финансово-силовой группировкой, уже не важно. Важно возвращение из касты неприкасаемых в статус нормального человека и гражданина.
Возможно, верни сейчас власть домой с исправления Лену, Стольников тоже уверовал бы в конечную справедливость коллективного Земскова. Но дочь продолжала отбывать исправительный срок в присвоенном ей государством общем статусе. По крайней мере, так информировал сайт Госнадзора: ответ на запрос аккуратно приходил в тот же день, вежливо сообщая, что в случае изменения статуса Елены Стольниковой ему сообщат о том незамедлительно. Хороший сайт – оперативный, корректный, удобный в навигации. Такой бы сайт да Анне Андреевне в руки, вместо долгих очередей у дверей пункта приёма передач Льву Гумилёву. Впрочем, тогда чекисты хоть передачи принимали, нынешние от этой нелепой практики отказались. Государство в состоянии само обеспечить достойный рацион и форму одежды оступившимся членам общества. Не сталинские времена, чай.
Где-то сейчас Лёшка Куницын – драматург, бизнесмен, потом пораженец, волею случая превратившийся в правоверного слугу режима? Вернулся в первобытное
Николая взяли прямо в очереди к кассе «Пятёрочки». Двое подошли сзади, сказали «позвольте», один принял из рук Стольникова корзину с продуктами, улыбнулся кассирше и поставил неоплаченную снедь перед терминалом. Очередь расступилась, и двое мужчин, крепко державших за плечи третьего, целеустремлённо прошагали мимо вытянувшегося в струнку охранника на автостоянку к бежевому праворульному «ниссану». Никто не надевал на голову Николая никакого мешка, не было сопровождающего спецназа Росгвардии в балаклавах. Наручники, правда, умело застегнули. Стольников даже успел подумать, что весь этот показной антураж задержания злоумышленников используется исключительно по просьбам телевизионщиков, которым всегда нужна весёлая картинка к динамичному сюжету.
Из внутреннего двора управления ГСН Николая по затейливым подземным коридорам провели в помещение, которое можно было бы по аналогии с больницей назвать приёмным покоем. Там его обыскали, сфотографировали, занесли паспортные данные в компьютер, выдали матрац с постельным бельём и отправили под конвоем в двухместную камеру, в которую впоследствии так никого и не подселили.
На третий день (или, скорее, ночь) Стольникова отвели к следователю. Тот был официален, скучен, пугал всяким разным. За что задержали, не говорил. Через полчаса невнятного допроса чекист вызвал конвой, который доставил арестанта к самому генералу Бурцеву. Начальник управления Госнадзора тоже не задержал Николая надолго. Поговорили, ясен конь, о Василии: где живёт, когда последний раз встречались, в каких выражениях Рымников отзывался о президенте Земскове. Выражения Стольников с удовольствием процитировал, на другие вопросы тоже отвечал обстоятельно – Вася никогда не скрывался от властей, только про студию, где тот снимал свои ролики для плейбука, Николай ничего не знал, это была единственная табуированная тема в их с Рымниковым разговорах.
Ещё неделю Стольников просто скучал в камере – на прогулку не выводили, но кормили вполне сносно и спать разрешали сколько хочешь. А затем лязгнул засов и в камеру запустили Василия. Он был почему-то без матраца. Сел на соседнюю койку, спросил:
– Ну, как тут?
– Нормально, – ответил Николай. – Жить можно, сам увидишь.
– Не увижу, – ухмыльнулся Вася. – Пошли.
Коротко стукнул в дверь, которую открыл незнакомый весёлый сотрудник в штатском, и сам, без конвоя, уверенно повёл Николая к лифту. На четвёртом этаже они вышли, прошли по мягким красным ковровым дорожкам к уже знакомому кабинету генерала Бурцева. Василий прошёл через приёмную, без стука открыл дверь, пропустил вперёд задержанного.
Кабинет был пуст. На отдельном столе между двух кожаных зелёных кресел стояла бутылка коньяка, две рюмки, шоколадка и порезанный лимон. Рымников подвёл Николая к креслу, нажал на плечи.
– Садись, – разлил коньяк по рюмкам. – Ну, за свободу.
Опоздайка всегда любил красивые жесты. Позёрства у Васи не смог бы отнять ни господь бог, ни даже Фёдор Земсков.
В ближайший час Николай в отдельной генеральской комнате отдыха сидел на диване, курил, пил коньяк и смотрел главный местный телеканал, из которого узнал всё. Телевизор без передышки гнал хронику последних событий. О самосожжении столичных мажоров на Лубянской площади, о выступлении в тот же вечер Рымникова в плейбуке, о реакции мировой общественности, о неожиданной массовости протеста в Москве и мятежном Зареченске, о коротком кровавом противостоянии митингующих и силовиков, о том, как неожиданно зареченская десантная дивизия блокировала в городе базу дислокации ОМОНа, дом правительства и управление ГСН.