До встречи с тобой
Шрифт:
Не давай им ничего.
Не поддавайся им.
Борись.
Борись.
Борись.
Она перевернулась и посмотрела в пространство между металлической кроватью, прикрепленной к полу, и грязной стеной. Разжеванные, высохшие таблетки накапливались. Она взяла то, что ей было нужно. Она взяла белую. Розовые ей не нравились.
Восстановление после розовых таблеток было более трудным. Они затрудняли расшифровку деталей.
Еще один день. Продержаться. Еще один день.
Наконец наступила пятница. Семнадцатое января.
Джуд вошла в фойе и стала ждать, слишком слабая, чтобы в одиночку преодолеть путь наверх. Как и в любой другой раз, ее вернули в худшем состоянии. Роман взял ее за руку и помог подняться по большой лестнице. Она могла бы воспользоваться лифтом, но он знал, что она любит ходить пешком, чтобы восстановить силы, прийти в себя как можно скорее.
Дверь в ее спальню была открыта, кровать идеально застелена. Проклятые букеты издевались над ее возвращением, дразнили ее. Роман отпустил ее и поставил сумку на комоде. В нем были ее лекарства и зубная щетка. Больше ей ничего не разрешалось.
Она стояла там.
Они нашли кучу таблеток в ее комнате прошлой ночью и наблюдали за ней, заставили ее принять розовую таблетку в то утро. Она боролась внутри своего собственного тела, царапая скорлупу, которая сдерживала ее рассудок. Она закричала так громко, как только могла, но ее рот отказывался открываться.
Ощущение возвращалось медленно, сначала войдя в ее мизинец, и она пошевелила им.
Ее ноги были будто обуты в свинец, но она сопротивлялась приливной волне превосходства, которая охватила ее. На своей кровати она перекатилась на бок, каждая ее конечность распухла от ее проступков. Ее мысли были тяжелы от карих глаз и поцелуев вниз по шее и ниже, ниже и ниже, пока она не вспотела и не задохнулась.
Он поблагодарил ее за то, что она отдалась ему — первому человеку, которому она отдалась добровольно, — и она скучала по нему. Джуд знала, что она была безрассудна с его эмоциями. Она знала, что это закончится трагедией. Он был ее собственным Ромео, трагедией, соответствующей его невозможным глазам.
Она закрыла глаза от дневного света, который проникал сквозь открытые, прозрачно-розовые шторы. Она закрыла свой разум от безумных мыслей. Она закрыла свое сердце от опасных эмоций, которые заставил ее испытать Хейзел. Она попыталась не обращать внимания на двенадцать тысяч триста восемьдесят шесть розовых букетов.
Задушив себя подушкой, она наконец смогла закричать, ее голос был громким, несмотря на пуховые перья.
Слезы защипали, когда она охрипла. Она бросила подушку, ее способности снова заработали. Рамка на ее туалетном столике с грохотом упала на пол, и она замерла, пока не поняла, что издало этот звук. Быстро вскочив на ноги, она побежала, упав на разбитое стекло, кровь с ее колен запачкала ковер.
Бумага была поцарапана, фотография порвана в углу. Прижимая его к груди, она раскачивалась, извиняясь. Ее брат заслуживал лучшего, чем это, лучшего, чем быть разорванной фотографией в своей безнадежной комнате сестры. Если бы Райан все еще был здесь, их бы больше не было. Они бы давно ушли.
Он обещал. Он обещал ей Калифорнию и солнечный свет. Он
Она осторожно вставила фотографию обратно в рамку, выбив все оставшиеся стекла, прежде чем закрыть заднюю крышку и поставить ее на место. Увидев его улыбающееся лицо, она почувствовала себя обманутой и чуть не опрокинула ее снова. Поймав свое отражение, она уставилась в большое зеркало. Стандартный результат ее «пребывания» в реабилитационном центре Бликмана: темные круги под глазами, грязные волосы и кремовая краска под ногтями.
Она просто смотрела, ее мысли метались между вещами, которые она любила.
Пришел ее отчим. Ушел. Ее навестила мать, она сидела на краю ее кровати и разговаривала с ней. Джуд ничего не слышала. Призраки, которые входили и выходили, просто отражения в зеркале. Когда стемнело, вошла Надя, встала у нее за спиной, положив руки ей на плечи.
Джуд отвели в душ, сняли с нее одежду. Ее достоинство было давно лишено, украдено во время ее первого «пребывания» у Бликмана. Надя вымыла ее после реабилитационного центра, но не смогла вымыть достаточно глубоко, чтобы убрать шрамы под красивым фасадом. Они были постоянными.
Она будет жить с ними, как ей было сказано тихим голосом, когда она уплывет в более счастливые времена.
Она появилась за ужином, вежливо села, нарядно оделась, ее волосы были уложены Надей, ногти покрыты прозрачным слоем лака, губы бледно-розовые. Никаких темных кругов. Никаких сумок. Все, как они любили, любили ее, на самом деле, напоминая о более счастливых временах. Их счастливые времена.
Ее аппетит был подавлен наркотиками, проходящими через ее организм. Для спокойствия родителей, для вида, она съела свой суп и изо всех сил старалась переварить жареную курицу. Она наелась еще до того, как закончила половину. Они не жаловались. Они уже знали распорядок дня.
Когда ее отпустили из-за стола, она вернулась в свою комнату.
Разбитое стекло убрали, прежде чем кто-нибудь заметил, так же, как и ее разбитые внутренности.
Она сняла жемчужные серьги и положила их на поднос с драгоценностями. Снова усевшись за туалетный столик, она взяла салфетки для снятия макияжа, вынула две и медленно провела ими по лицу, натягивая кожу, пока не начала узнавать себя, искаженного счастливого человека, которым она когда-то была. Два дня. Через два дня ей станет лучше. Начался обратный отсчет…
Глава 9
ВОСЕМНАДЦАТОЕ ЯНВАРЯ.
Снег превратился в дождь… Ужин был перенесен из зимнего сада в столовую.
Первыми прибыли Барреты. Бетси Барретт была более пунктуальна, чем Биг Бен. Гарольд Барретт только что повесил трубку, сказав, что его единственный сын спешит. Тейлор Барретт добрался до лестничной площадки и встряхнул мистера Барретта.
Стивенс поцеловал в щеку миссис Стивенс, затем ее дочь Клару, но Клара наклонила голову, и его губы почти коснулись ее. Они знали друг друга с четырех лет. Они спали вместе в семнадцать, пьяной ночью в Хэмптоне. И Клара никогда не забывала красивого мальчика Барретта.