Добро пожаловать в Некрополь
Шрифт:
Прочитав послание, командир группы смерил Ковальчука недобрым взором.
— У вас есть документы?
— Гевишь… [12]
— Потрудитесь предъявить!
— Битте… [13] — Иван Иванович спокойно и без задержки предъявил удостоверение, реквизированное у настоящего профессора. Он практически ничем не рисковал, ибо на фото Селезнёв снимался лет пятнадцать тому назад. Тогда ему не было и тридцати, и его круглую голову
12
Gewiss — конечно (нем.).
13
Bitte — пожалуйста (нем.).
А теперь их обоих можно смело называть «склонными к облысению».
Лицо? Нос, уши и глаза есть у всех, а детали на пожелтевшей бумаге просто не разобрать!
— Простите, Вениамин Сигизмундович… — пробурчал лейтенант, видимо, осознав безосновательность своих подозрений.
— Ничего. Бывает…
— Завтра ждём гостей. До этого времени нужно хорошо отдохнуть. Всем спать. Я подежурю!
Всю прошлую ночь Иван не сомкнул глаз, но и в эту спать ему совершенно не хотелось… В голове путались мысли.
Война, немцы, Свитязь, профессор… Как связать их в единую геометрическую фигуру? И какую? Прямоугольник, квадрат, ромб?
Да, ещё… Что немцы забыли в этом заброшенном и Богом, и людьми уголке? Что?
«Нет, я обязательно во всём разберусь!» — в очередной раз дал сам себе крепкое слово контрразведчик и… сразу заснул.
Незадолго до рассвета в лесу «ожила» какая-то диковинная птица, начавшая издавать нечленораздельные звуки: «Грыза-чёв, грыза-чёв», такой, если верить удостоверению, была фамилия главаря диверсантов. Этот факт почему-то вызвал у Ковальчука приступ истерического смеха.
Он оделся и пошёл на улицу.
Гриша сладко спал на скамейке. Рядом «дремал» пулемёт Дегтярёва, прислонённый к стене дома.
— К-хы, — кашлянул капитан.
Грызачёв поднял голову и сфокусировал на нём мутный взгляд светло-синих глаз.
— А, это вы…
— Я.
— Не спится?
— Нет.
— А времени сейчас сколько?
— Четыре сорок пять.
— Может, искупаемся?
— А что? Я с удовольствием.
— Будите Пашку, хватит ему дрыхнуть…
Несмотря на то что к концу подходил первый месяц знойного лета, вода в озере была очень холодной. Но Грызачёву холод, кажется, нипочём; его белобрысая голова мелькала уже где-то на полпути к острову, а до него как-никак не одна тысяча метров, это Иван знал ещё с курса географии.
Дойдя до линии, разделяющей воду жёлтого цвета и голубого, чекист наконец решил окунуться. Уф!!! Где ты, Гриня? Не утони, а то твои друзья с меня скальп снимут! А мне жить надо. Чтобы выполнить свою миссию до конца, отдать, как говорится, Родине долг, отблагодарить за то, что вытащила меня, безземельного крестьянина, хлебопашца, из-под беспросветного
На следующий день гитлеровцам ценой невероятных усилий и жертв удалось склонить чашу весов в свою пользу.
Пограничников и части пятой армии, и днём, и ночью оказывающих героическое сопротивление, цепляющихся за каждую пядь родной советской земельки, отбросили к Ковелю.
В 22 часа, когда уже стемнело, от длинной колонны оккупационных войск, потихоньку тянущейся в сторону этого крупного железнодорожного узла, возле города Любомля отделились несколько автомобилей и повернули налево — в сторону знаменитого каскада Шацких озёр. Кто ехал в первом из них, с закрытым кузовом, разглядеть не представлялось возможным, а в открытых кузовах второй и третьей теснились десятки советских военнопленных.
В райцентре грузовики снова повернули налево и неспешно покатили за село Свитязь — в густой смешанный лес.
Около полуночи они наконец добрались до своей цели и остановились у заброшенного дома.
Несущий вахту Василий сразу поднял своих товарищей. Ковальчук услышал шум и тоже проснулся. Но виду не подал. Продолжал поcапывать, лёжа на спине.
Грызачёв завернул машины за хату; военнопленные спрыгнули с кузовов и, сбившись в одну большую кучу, стали устраиваться на ночлег.
А из будки первой машины при помощи диверсантов вышли трое убелённых сединами мужчин и направились в дом. Для них целиком и полностью отвели одну из комнат.
Лейтенант собирался немедля разбудить «русского профессора», чтобы устроить ему тщательную проверку, но гости распорядились не делать этого до утра: мол, никуда не денется…
Больше Иван так и не уснул. Дождавшись рассвета, вскочил с кровати, оделся и под тяжёлым взором недремлющего Грини пошёл во двор. А вдруг это последний день в его жизни? Надо сполна насладиться солнцем, небом, щедростью живописной волынской природы…
Вокруг военнопленных на всякий случай ходил Павел, хотя те, испуганные, подавленные, грязные, голодные, и так не собирались никуда бежать.
А на лавке уже сидел один из гостей — невысокий очкарик лет шестидесяти с вьющимися, плохо подстриженными бакенбардами из прошлого века.
После долгой дороги ему явно не терпелось с кем-то пообщаться, и русский коллега подвернулся как нельзя кстати.
— Давайте знакомиться, я профессор Липке из Лейпцигского университета…
— Приятно!
— А вы тот самый Селезнёв?
— Да. Вениамин Сигизмундович.
— Я читал… Читал все ваши труды. Знаете, мне кажется, что больше вас для развития нашей отрасли, я имею в виду ядерную физику, не сделал никто…
— Ой, не льстите. Как вас зовут?
— Юрген-Клаус, не знали?
— Простите — запамятовал… Для нас, русских, двойные имена в диковинку…
В это время на улицу выскочил Грызачёв. В одном нижнем белье. Заметил мирно беседующих учёных и похлопал Ивана по плечу.